Волчье море

Остальные поддержали, принялись подбирать новые сравнения и попутно проклинать наше средство передвижения. Под парусом кнорр — отличный корабль, но когда ветер стих, приходится спускать парус и просто ждать, катаясь на волнах, пока снова не задует — либо плыть, куда несет течение.

У Гизура было собственное мнение о корабле Радослава.

— За оснасткой надо бы приглядеть, кое-чего подтянуть да подправить, — пробурчал он. — Веревки укоротить, клинья подбить, крепеж наладить. — Он вскинул руку, словно показывая мне драгоценный камень, хотя его лицо кривилось от отвращения. На раскрытой ладони у него лежала горстка чего-то вроде овсянки. — Только погляди на это, Орм! Только погляди!

— Что это? — уточнил Радослав с опаской, а я присмотрелся. Древесная гниль? На нас пало проклятие рун?

— Стружка с веревок, — усмехнулся Гизур. Я посмотрел на брус поперек круглой мачты, елозивший по ней вместе с парусом вверх и вниз. — Веревки скоблят дерево, — хмуро пояснил Гизур. — Отсюда и стружка.

Радослав потер подбородок и дернул себя за прядь, затем уныло повел плечами.

— Знаешь, для меня это всего лишь второй выход в море в жизни. Я речник, родился и вырос гребцом. Я торговал на реке, вверх и вниз от Киева, менял меха на серебро и жил достойно, покуда не начались стычки с хазарами и булгарами. Так что я купил корабль, решив ловить удачу.

Гизур сразу подобрел, хлопнул погрустневшего славянина по плечу, так он показывал, что сочувствует, — поговаривали, что за это его и назвали в честь матери, Гюды. Отец же Гизура, болтали, уплыл на запад, соблазнившись байками о земле на закате, — уплыл и не вернулся.

Мы редко теряли из виду берег в этом скопище островов и без труда находили себе стоянку на ночь. Правда, я предпочитал спать на палубе, а не на суше, поскольку опасался всего, что могло таиться в отдалении от кромки воды.

Когда погода благоприятствовала, мы плыли и по ночам, на что не отваживались никакие другие моряки — только северяне; вдобавок с нами был Гизур. Дни становились все теплее, но по-прежнему дождило, и приходилось натягивать парус над палубой, даже когда ввечеру над головами раскидывался ясный небосвод с великим колесом звезд. Наконец мы наполнили пресной водой меха перед долгим переходом к Кипру по глубоководью, и потянулась череда дней, похожих один на другой, покуда устойчивый попутный ветер нес корабль по сине-зеленому морю.

Встречных кораблей нам не попадалось, а в последнюю ночь перед Кипром, на кровавом закате, Финн поджарил свежевыловленной рыбы на костерке поверх камней в днище, и мы расселись, скрестив ноги, и съели эту рыбу с густой просяной кашицей и водянистым пивом, приправленным выжимкой из лимонов: мы наловчились так делать, чтобы отбить мерзкий привкус пива, слишком долго колыхавшегося в бочонке. А еще лимоны не хуже морошки лечили дорожную хворь, ту самую, от которой тело покрывалось язвами, а зубы начинали шататься.

Все же мы скучали по вкусу морошки, и Арнор завел печальную песню, полную студеного тумана и молочной белизны северного моря, где лед крошит в песок могучие камни.

Затем разговор зашел о Кипре, Серкланде, рунном мече и наших побратимах. В который уже раз мы обсуждали одно и то же, вертели те же самые слова, как вертят в пальцах какие-нибудь диковинные монеты в надежде узнать, сколько они вправду стоят.

Радослав единственный знал многое о Кипре, ведь римляне совсем недавно отняли этот остров у арабов. Несколько лет два народа пытались ужиться вместе, но потом василевс изгнал арабов и предал мечу всех, кто не пожелал уплыть.

— Снова Локи нам пособляет, — угрюмо проворчал Финн. — Ладно, всех перебьем.

Что до Серкланда, там бывал, как выяснилось, только брат Иоанн. Из нас далее всех ходили Амунд и Оски — с Эйнаром они когда-то совершили набег на берег Омейядов и через Геркулесовы столпы, что мы зовем Норвасундом, вышли в Срединное море.

Но Серкланд, который у нас еще называют Йорсаландом, оставался для большинства неведомым краем. Я знал лишь, что именем своим этой край обязан серкам — белым рубахам, которые тамошние мужчины носили вместо пристойной одежды.

Другие слыхали истории новокрестившихся северян, что бывали в том краю и переплывали реку Иордан, вязали узлы в кустах на дальней стороне в доказательство того, что они истинные паломники во славу Белого Христа. В этих историях были ковры, летавшие по воздуху, превращение воды в вино или вино и рыба, которыми Христос накормил целое воинство.

Брат Иоанн поведал нам, что в Серкланде видимо-невидимо змей, что там жарко и что люди, которые правят в том краю, Аббасиды, — наихудшие среди язычников.

— Хуже, чем мы? — усмехнулся Квасир.

— Уж поверь, — строго сказал брат Иоанн. — Вас хоть можно убедить не грешить и признать истинного Бога, а эти арабы верят в своего Магомета и убивают, отвергая истинную веру.

— Убивают? Не умирают? — уточнил Сигват, и брат Иоанн скорбно кивнул.

— К вечному стыду добрых христиан, эти язычники владеют святыми местами.