Волчье море

Он передернул плечами, и меня пробрала дрожь, ибо Сигват никогда не ошибался насчет зверей и птиц. Когда я сказал это вслух, он угрюмо повернулся ко мне и пожал плечами.

— Мы с матерью узнали мой жребий, когда коршун заговорил со мной. Ей так сказала вельва из соседней долины.

— Разве коршуны говорят? — спросил я. — По-моему, только вороны на такое способны.

— Не голосом, — пояснил Сигват и снова пожал плечами. — Иначе.

— Смеркается, Убийца Медведя, — сообщил Косоглазый. — Надо идти.

Убийца Медведя. Он прислушивался к разговорам у костра, и ему явно понравилась история о том, как меня нашли рядом с телом громадного белого медведя, и мое копье торчало в пасти зверюги. Я не убивал его, хотя этого никто не знал, кроме меня самого, и это имя было мне не по душе. Услышав такое имя, свирепые воины с лицами в шрамах, жадные до славы, хмурились, будто я бросал им вызов.

Я еще раз взглянул на небо, жемчужно-серое и пустынное, не считая далеких коршунов. Тут есть вода и где укрыться, но соседство с мертвецами в темноте казалось не слишком привлекательным.

Обернувшись, я знаком велел двигаться дальше и показал разведчикам идти вперед. Потом я увидел брата Иоанна, который обнимал Козленка и что-то негромко приговаривал. Козленок всхлипнул, повернулся ко мне заплаканным лицом; горе его было столь велико, что он уже не рыдал, а просто давился слезами.

— Его друзья, — сказал брат Иоанн и повел рукой в сторону.

Я пригляделся. Крохотные тельца, горки плоти и драного тряпья. Дети. Десятки детей.

— Тут работали с шелком, — пояснил брат Иоанн. — Иоанн Асанес сам крутил эти колеса, извлекая шелк из коконов — это занятие для мальчиков, — но убежал, потому что его руки сильно пострадали от кипятка, который здесь использовали. Он не вернулся, но слышал, что на монастырь напал тот самый Фарук. Вот почему он напросился с нами. — Монах ласково погладил мальчика по плечу. — Думал, что придет с воинами и спасет всех, как герой. Он не ждал такого, да и я тоже. Все мертвы. Что же, паренек, — consumpsit vires fortuna nocendo.

Лично я сомневался, что Норны исчерпали свою способность уязвлять. Эти три сестры, как я выяснил, бесконечно изобретательны в умении причинять боль людям. Козленок, конечно, не поверил монаху, — рыдая, он упал на колени, потом повалился навзничь и распростерся на земле.

— Qui facet in terra, non habet unde cadat, — промолвил брат Иоанн.

Если упал наземь, ниже уже не упадешь. Справедливо, но пареньку не поможет.

— Поднимай его, мы выступаем, — сказал я, суровее, чем собирался, ибо зловоние от мертвых тел заставляло спешить. Брат Иоанн нагнулся, приобнял вздрагивающие плечи, побуждая Козленка встать и вполголоса утешая. С тем мы и ушли из этого мертвого места.

Час спустя Гарди прибежал обратно и поведал о хуторе впереди, с ручьем поблизости, — как раз когда ветер сделался холоднее и мрак растекся вокруг, подобно черной воде. «Там тоже мертвяки», — сказал Гарди, отчего у меня на сердце стало еще тяжелее, потому что дальше идти сегодня не стоило — но какой смысл менять одно поле трупов на другое?

Хутор оказался скоплением развалин, сильнее всего пострадали хозяйственные постройки, почти целиком из древесины местных чахлых сосенок. Дом лишился крыши, но толстые стены уцелели, хоть и обуглились. Хутор окружали сжатые поля и рощицы деревьев, которые я с первого взгляда принял за оливы, но это была другая порода, и ветви в сумерках торчали голыми костями. Во дворе валялись ошметки расколотой и сожженной деревянной рамы вроде козлов, на которых вялят селедку, вот только без решетки.

Финн перевернул ногой труп, и послышался такой звук, будто зашипела змея, а потом треснули, сломавшись, два полусгнивших древка стрел.

— От силы двое мертвых, не больше. Другие, верно, бежали в церковь, хотели спастись, — проворчал он и сделал знак против бродячих призраков. Я попросил брата Иоанна помолиться Христу за убитых — на всякий случай, ведь мы собирались тут заночевать.

Мы разожгли костер, хоть я и считал, что это неразумно, — но потом представил, как мои люди сидят плотными кучками и настороженно всматриваются во тьму, ожидая, что на них вот-вот накинутся злобные призраки неупокоенных мертвецов.

Огонь изгнал темноту и страх. Горячая еда помогла, а час спустя уже раздались смешки.

Я сел в сторонке и, глядя на деревья, пытался сообразить, что это за порода, но безуспешно. Хотел было спросить у Козленка, однако тот уснул, измученный горем, и я еще не настолько зачерствел сердцем, чтобы его будить.

Финн присел рядом, ковырял в зубах. Он мотнул головой в сторону костра и усмехнулся.

— Мы теперь почти заодно, Торговец, а добрый бой законопатит все швы.

— Долго ждать не придется, — отозвался я, и мы замолчали и сидели в тишине, покуда Арнор не затеял состязание в загадках, начав с той, что про мед, известной даже младенцам.

— Я знал ответ, еще когда не родился! — прогремел Финн, подходя к огню. — Экий ты олух, приятель! Да как ты смеешь сидеть тут, с носом как задница, и загадывать нам детские загадки?