Волчье небо. 1944 год

Шурка глядел во все глаза. Машина теперь еле плелась. По обе стороны ее обтекали люди. Солдаты. «Наши». Они едва держали строй. Отступали вне сомнений. На грязных усталых лицах застыло ошеломленное выражение. Другие от изнеможения потеряли даже и способность удивляться: глаза их были пусты. «Или увидели такое… – больше не чувствуют ничего». Шурка обернулся: лица, лица, лица… Шурка встрепенулся. Такого не спутаешь. Длинный нос, длинные толстые губы, маленькие глазки, оттопыренные уши – лось, только рогов не хватает. Это был Танин знакомый с дурацким именем Лютик. Руки-грабли висели на винтовке, как неживые. Шурка вытаращился. Но теперь видна была только тощая спина, на которой висел пустой солдатский мешок да маячили оттопыренные уши, а потом фигуру заслонили другие. Шурка откинулся на кожаную спинку. «Чушь. Ошибка». Вряд ли. «Ерунда. Быть такого не может! И даже шрама не осталось?» В последний раз, когда Шурка его видел, у Лютика не было половины лица. «Конечно, не может, – успокоил себя Шурка. – Потому что это не он. Просто я о нем недавно думал. Вспоминал. Вот он мне и почудился». Он глянул на соседок. Сара прилежно глазела в пол. Голова ее качалась, как у фарфоровой кисы. Елена Петровна тянула шею к окну, лицо ее подергивалось из стороны в сторону, взгляд настойчиво прыгал, но не попадал ни в чей. Солдаты всё брели, брели. «Солдаты на нас не смотрят», – сквознячком потянула мысль, Шурке стало неуютно.

Елена Петровна решительно постучала костяшками пальцев Майору по спине.

– Товарищ! Товарищ!

«Ой зря, – подумал Шурка. Не любит он такое». Не ошибся. Майор брезгливо передернул плечами. Провел перчаткой там, где она коснулась. Нехотя показал хмурый профиль. Мол, ну?

– Разъясните мне такой момент.

– Военная тайна, – вякнул Ложкин.

Лица всё плыли и плыли мимо, по обе стороны, во всех окнах. Шурке стало не по себе. Захотелось сделать, как Сара: уставиться в пол.

Только Елене Петровне было все нипочем.

– А я, товарищ, обращаюсь не к вам, а к старшему по званию.

– О, Ложкин, – весело поднял палец Майор. Ему замечание понравилось. – Понял? Вот это правильно, товарищ учитель. Дисциплина и субординация. Нет. Субординация – и дисциплина.

Он обернулся к Елене Петровне – теперь уже дружелюбно:

– Да, товарищ? Что вас интересует?

– По последним сводкам Информбюро, линия фронта давно отодвинута от Ленинграда.

– Верно.

– Наши войска давно откинули врага за…

– Верно! – не дал ей договорить Майор. – Совершенно верно! Давно. А это, – он махнул рукой на окна, за окна, дальше, – всегда.

«Значит, это был он», – понял Шурка. Все-таки Лютик.

Елена Петровна сдвинула брови:

– Вы увиливаете от ответа.

Брови Майора подпрыгнули к фуражке:

– Я? Никогда! На какой вопрос?

– На мой вопрос.

– Вы же ничего не спросили.

– Я спросила…

– Ложкин, она спросила?

Ложкин крутил руль.

– Нет.

Елена Петровна покраснела.

«Да, это ей не шкетов в кабинете директора цукать», – подумал Шурка. Стало приятно.

– Ну-ну, краснеть нечего, – продолжал терзать ее Майор. – Не смущайтесь. Задавать вопросы не стыдно. Стыдно – не знать, не учиться. Учиться, учиться и учиться, писал Ленин. Ложкин, он так писал?

– Так точно, товарищ майор. Я сам видел.

Елена Петровна пыхнула.

– Вы, товарищ, мне провокацию предлагаете.

– Я всего лишь предложил задать вопрос.

Шурка слышал, что Майор начал терять терпение.

– Как же задать вопрос, если это военная тайна?

– Ай-яй-яй, – вдруг расстроился Майор. – Кто это вам так кофточку порвал? Провокация?

Елена Петровна скосилась на прорехи. Отвлеклась. Воспоминание не было приятным… Но спохватилась:

– Вы опять увиливаете от ответа!

– Я? Ни за что. Я просто показал вам пример: вопрос – и никакой военной тайны. «Кто вам разодрал кофточку?» Это не тайна.

«Что он все ерзает?» – нахмурился Шурка. Елена Петровна продолжала напирать:

– Хорошо. Кто же? – скрестила руки на груди. В окне мимо прыгали сосны.

– Кто – что? – рявкнул Майор.

«Чего это он?» – не нравилось Шурке. Дорога впереди длинная, ссориться было нельзя. Он бросился разнимать:

– Сфинксы, которые на нас напали, – спокойно уточнил. – Они не похожи на тех, гранитных, почему? Я имею в виду, у тех, настоящих…

– Те тоже настоящие, – нервно бросил Майор.

– А эти?

– И эти, и те.

«Та-а-ак», – очень не нравилось, но говорил Шурка как ни в чем не бывало:

– Это да. Я имею в виду, взять гранитных: у них есть бородки, и они вообще мужчины. А те, которые…

– Я понял, что ты имеешь в виду, – раздраженно перебил Майор.

«Да что это с ним?» – отодвинулся Шурка.

– Милая дама, – всем телом обернулся Майор к Елене Петровне. – Военной тайны здесь нет. Никакой тайны. Настоящие и те и другие. Между ними такие же отношения, как между произведением искусства и хаосом, которому оно придает форму.

Елена Петровна возмутилась:

– Я вам не…

«…Милая дама», – понял Шурка. Тут же встрял между ними:

– Как это?

Ложкин хмыкнул. Но тут же сделал вид, что закашлялся.

Веко над стеклянным глазом у Майора задергалось.

– Как вам не стыдно, – поспешила на помощь Шурке Елена Петровна. – Ваше замечание невежественно, бессмысленно. И хуже того – политически неграмотно и вредно.