Волчье время

Следующие полчаса они прочесывали край оврага, собирая ветки и обламывая еловые лапы, нависающие над обрывом. Обычай складывать поминальные костры и бросать в них лоскут своей одежды или прядь волос возник давно — примерно в то же время, как предки имперцев начали предавать своих мертвых земле вместо того, чтобы сжигать их на кострах. На поминальном огне не полагалось ничего готовить, рядом с ним не грелись — его разводили только для того, чтобы проститься с умершим, а потом сразу тушили. Юлиану поминальные обычаи южан казались исключительно зловещими. Он плохо понимал, зачем по доброй воле подходить вплотную к той черте, которая обычно отделяет жизнь от смерти. Еще неразумнее, по мысли каларийца, было заниматься этим на том самом месте, где совсем недавно побывали несколько «кромешников».

Но «дан-Энрикс» явно придерживался другого мнения.

Когда огонь разгорелся, Крикс распутал тесьму, связывающую его волосы, и срезал их почти у самого затылка. Тяжелые кольца темных волос полетели в огонь, и пламя затрещало, принимая поминальный дар «дан-Энрикса».

— Llex elvien donv mes val’e nor arre, — тихо, но отчетливо произнес энониец. Лэр уже не удивился. Крикс решил хоронить Фэйро так, как если бы погибший конь был человеком, а южанин всегда был последователен в своих решениях. Так что элвиенистская молитва выглядела здесь вполне уместно.

Лэр вырос в Каларии, где поклонялись Безымянному богу и — гораздо реже — старым северным богам. За время жизни в Академии Юлиан не так уж много узнал об обычаях элвиенистов, поэтому просто стоял рядом с побратимом и молча смотрел в огонь, не желая невольно нарушить смысл ритуала. «Дан-Энрикс» не ошибся — над Солинками занималось утро, и пора было подумать, как им возвращаться в лагерь, имея всего одну лошадь на двоих. Крикс неожиданно придвинулся к нему и стиснул его руку.

— Споешь со мной Волчью песнь?

Юлиан удивился, откуда «дан-Энрикс» мог узнать про Волчью песнь, но потом вспомнил, что южанин воевал в Каларии.

— Конечно, — хрипло согласился Лэр.

Юлиан закрыл глаза, как делали у них в Южной марке, но еще успел увидеть, как «дан-Энрикс» запрокинул голову к светлеющему небу и, стиснув зубы, выводит первые ноты Волчьей песни.

* * *

Обратно ехали на одной лошади, Юлиан спереди, а Крикс за ним, держась за его перевязь. Про себя энониец радовался, что Лэр не стал настаивать на том, чтобы ловить коня «кромешника», поскольку ехать на этом коне пришлось бы именно «дан-Энриксу». Меченый полагал, что связываться с темной магией ради сиюминутного удобства — непростительная глупость. Правда, им все же пришлось забрать с собой оружие Безликого, но Крикс рассчитывал избавиться от него сразу же после того, как их трофеи будут предъявлены мессеру Эккерту.

Последняя еда закончилась еще в Солинках, так что весь обратный путь пришлось проделать на пустой желудок. Постоянный голод заглушали тем, что жевали горькие хвоинки, а перед сном заваривали в котелке травяной чай. Кружка пустого кипятка на время вызывала ощущение мнимой сытости, и шутка заключалась в том, чтобы заснуть, прежде чем голод вновь заявит о себе. В результате, переступая порог захудалого трактира, служившего бейн-арилльской разведке чем-то вроде штаба, Крикс мог думать только о еде.

— А вот и Нойе, — сказал Лэр, глядя в тот угол, где обычно находился Гилберт Тойн.

Крикс обернулся — и действительно увидел Нойе Альбатроса, о котором он совсем забыл после гибели Фэйро. Нойе развалился за столом, откинувшись назад и вытянув в проход длинные ноги в грязных сапогах, и о чем-то оживленно толковал с тремя разведчиками «Серой сотни». Чужаков нигде не любят, но Альбатрос, похоже, совершенно не смущался тем, что вся его внешность — от непокорной золотисто-рыжей шевелюры, усмиренной кожаным шнурком, до причудливой татуировки, покрывавшей руки от запястья до плеча — прямо-таки кричала о его островном происхождении. В захудалой гостинице, располагавшейся за сотню стае от его родных мест, он явно чувствовал себя так же комфортно, как на палубе своего корабля. Крикс подозревал, что Нойе смог бы чувствовать себя на своем месте даже в угольной шахте. Меченый еще успел представить Альбатроса с лицом, почерневшим от мелкой угольной пыли, а потом островитянин обернулся и увидел Крикса.

— Дайни!.. — рявкнул он так громко, что его сосед от неожиданности пролил пиво себе на рубашку. Впрочем, Нойе не обратил на это ни малейшего внимания — он выбрался из-за стола, шагнул к «дан-Энриксу» и стиснул энонийца в объятьях, от которых ребра у южанина жалобно затрещали. Альбатрос с четырнадцати лет ворочал веслами на разных кораблях, и вполне способен был помериться силами с медведем-шатуном.

— Пусти... задушишь ведь, — наполовину в шутку, наполовину всерьез возмутился Крикc.

Тиски разжались. Криксу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не поморщиться от резкой боли в выбитом «кромешником» плече.