Волчьи игры

– Рано или поздно они все равно вцепятся друг другу в глотки, – Элайн кровожадно облизнулась и мурлыкнула. – И тогда... Вы получили бы ваш Джезим, а я – мой Архипелаг. Возможно, у нас найдутся и другие союзники. Ах! И вот еще! Я подумываю о приобретении еще одного объекта. Инкогнито, разумеется. Дом на 19-й улице. Желаете войти в долю?

– Обеспечивать охрану, как всегда? – кисло улыбнулся шуриа. – Мои бойцы в роли сторожей и вышибал в борделе?

– Ну-ну, – мягко пожурила его женщина. – Зачем же вы так? Кушать, одеваться и стрелять вашим бойцам на что-то же надо. Пора нам обзавестись еще одним законным источником финансирования, помимо «Лебедя». И наши имена, конечно же, никоим образом не будут озвучены.

– Я посмотрю, скольких бойцов возможно будет выделить, – ханжество господина Бэхрема пало в неравной борьбе с практичностью. – Однако на этот раз наши доли должны быть равными! Тем паче что я мог бы и поставками персонала заняться. На Шанте подросло достаточно девок-полукровок. Как еще они смогут искупить грехи родителей, кроме как послужить Жизни в этой ее ипостаси? Это будет справедливо, если эти деньги пойдут на борьбу за свободу!

– Я рада, что вы заинтересованы, мой дорогой, – кивнула Элайн. – Как жаль, что вы вынуждены меня покинуть так скоро! При нашей следующей встрече мы обсудим детали.

– Не смею более занимать ваше время, миледи, – господин Бэхрем понял намек и поспешил откланяться, не забыв напоследок расцеловать ручки союзнице.

Дэлшэд Эрмид, он же Джэйфф Элир

И чтобы скрасить ожидание встречи с загадочной Черной Волчицей, шуриа отправился в оперу. Надо же посмотреть своими глазами на искусство, вызывающее у Джоны восторженное придыхание. А то все уши прожужжала – опера то, опера се!

Для первого знакомства Джэйфф избрал моднейшую постановку – «Отсана», отчасти из-за обещанного патриотического сюжета, а еще потому, что прозвище главной героини происходило от шурианского «волчица». Любопытно же! Индарская опера, конечно, не чета великолепной Саннивской, но для первой пробы сойдет. И тут бывшего рилиндара ожидал всем сюрпризам сюрприз. Едва отзвучала увертюра и началось действие, как Джэйфф стал узнавать в главном герое самого себя. Знакомая история: Последний Воин – безжалостный боец с захватчиками и с собственными косами длиной до самого пола, на которые он постоянно норовил наступить, против воли – влюбляется в ролфийскую деву по имени Отсана. Артист, исполняющий его роль, Элиру не понравился совсем. Слишком много самолюбования для человека с таким пузом. Танцоры тоже не вдохновили, хотя прыгали потешно. А вот та, что пела Отсану... Нет, не женщина, не артистка и не певица, но Голос. Неказистая внешность и неприличный для женщины высокий рост никакого значения не имели. Своим голосом Отсана-Волчица взяла Джэйффа Элира за руку и увела прочь от насквозь фальшивой Индары, от пьяного азарта, интриг и грязных помыслов, увезла на золотой ладье по волнам чарующей музыки на волшебные острова бескорыстной радости. И в Голосе певицы жила Душа – подлинное и, пожалуй, единственное сокровище Индары. И, прикрыв глаза, бывший рилиндар – головорез из головорезов – мысленно вновь благодарил Мать Шиларджи за то, что родился шуриа, а следовательно, даровано ему не просто слышать ушами и видеть глазами.

В антракте господину Эрмиду передали записку: «Вас ждут в «Черном Лебеде». Приходите. Пропуск – моя карточка».

Написано было женской рукой, рукой леди Конри, не иначе. Джэйфф осторожно принюхался к тисненому золотом листочку картона. Так и есть! Она! Черная Волчица. Значит, пришла посмотреть на него в оперу? Очень хорош-шо!

Он благодарно приподнял шляпу и... без колебаний остался на второй акт. Надо же узнать, чем там кончится дело у Последнего Воина и Волчицы. А по закону жанра кончилось все печально. Герой, вкрай измученный совестью, разрывающийся между любовью и чувством долга, сначала зарезал прекрасную Отсану, а затем вонзил окровавленную ихинцу, похожую на вилку-переросток, прямо себе в сердце. И, превратившись в духа, посредством моментального переодевания в серый саван, рыдая и стеная, галопом, громко топая, унесся за кулисы. Это был самый напряженный момент действа, и вот тут-то Джэйфф и оценил гениальную задумку постановщика. Так тонко – в виде колышущейся под полупрозрачным муслином, обтянутой трико задницы дородного певца, – ненавязчиво показать, что Жизнь все равно продолжается, невзирая на телесную гибель героев, надо еще уметь.

Все-таки опера – великое искусство. Права оказалась Джойана!

* * *