Волчьи стрелы. Часть первая

Яромир тут же опомнился, отдернул руку и отскочил на пару шагов назад. Жадно отдышавшись, он наклонился и поднял с пола свой кинжал, белевший резной костью рукояти, – подарок отца. Убрав клинок обратно в ножны, княжич посмотрел на колдунью сквозь испарину.

– Ответить все равно придется, ведунья, – просипел он. – А сейчас одевайся, ты пойдешь с нами.

– Как тебе угодно, мой княже, – ответила она в поклоне. – Сказала же: я твоя!

Глава 13. Ах ты гой еси, Яромир Неверович…

Артистично встав на задние лапы, златотканые медведи под княжьими венцами глуповато скалились на метель. Над блистающей металлом дружиной трепетали стяги дома Родиславичей, княживших в Сеяжске.

Сквозь вьюгу вдали зажглись маяком Солнечные врата. Над приземистой и серой, словно гигантская печь каменка, воротной башней белела изящная надвратная церковь Вознесения. Пылая золотым жаром, семь куполов-шлемов выстроились пирамидой на тонких «лебединых» барабанах.

Дружина приближалась. Наверху, между зубцами боевого хода перед церковью, крохотными металлическими бусинками показались дозорные. Над квадрантной аркой щурились бойницы, перемежаясь круглыми медальонами с изображениями святых заступников. По обе стороны от ворот на высоком заснеженном валу змеился бесконечный пояс дубовых стен – городниц, усиленных островерхими вежами.

Яромир ехал впереди дружины – в парадных одеждах и золоченом шлеме, на белом коне в красно-серебряной сбруе. Даже в этот торжественный миг слова Далемиры никак не выходили у него из головы. «Бойся желаний своих, ибо они сбываются…». Не принес облегчения и недавний визит к духовнику, преподобному игумену Николо-Лиховодской обители Макарию.

Пожурив Яромира за то, что давно не захаживал, и внимательно выслушав его рассказ, преподобный нахмурился и пожевал губами, спрятанными под белым шелком бороды. Его полуприкрытые глаза потонули в тени, что отбрасывала округлая скуфейка, а морщинистое лицо казалось восковым в мертвенном свете кельи.

– То не волшбитка была, княжич, то сам дьявол тебя искусил! Все мы слабы и грешны, наги как пред Господом, так и пред нечистым! Любой человек несовершенен. Но уныние – грех великий. Так что кайся, Яромир, кайся всей душой. Отче Наш читай с утра и перед сном. А главное – добро твори. Будь милостив, помогай людям, слабых защищай. А отца своего и сестру – в церкви поминай. Будь добрым князем, каким отец твой был. И грех твой искупится.

Но самого главного сказать своему духовнику он так и не отважился. Как ни пытался Яромир оплакивать отца и сестрицу, на самом деле в душе его не было ничего похожего на скорбь. Сначала ожидание мести и гнев душили в нем всё остальное, а потом остались лишь тяжкое чувство вины, бессилья что-либо изменить и все тот же гнев – но уже на самого себя. И больше ничего.

Богато облаченная в меха, парчу и аксамиты толпа высунулась пестрым языком из разинутой пасти воротного проезда. Бóльшие бояре, градские старосты, старшие дружинники, митрополит, дворский воевода Дмитрий и, разумеется, княгиня мать – все они по традиции вышли приветствовать нового князя на въезде в город.

Яромир остановил коня, и стальная река дружины за его спиной тоже застыла. Лишь колыхались на ветру княжьи стяги, а плоские медведи на них будто приплясывали. Митрополит вышел вперед с золотым, усыпанным жемчугом и самоцветами массивным крестом в руках.

– Да благословит тебя Господь! Да будут твои дни и княжение долгими! – торжественно произнес Феодор и медленно вычертил крестом знамение.

«Матушка, слава Богу, ты здесь», – подумал Яромир, встретившись взглядом с Белославой. Княгиня казалась потерянной: целый месяц, проведенный в душной монашеской келье, наложил на нее тяжелый отпечаток. Даже в расписных соболях и высоком кокошнике она все еще смахивала на монастырскую затворницу, пропахшую жженым воском и ладаном. Однако, увидев сына, княгиня впервые за долгое время улыбнулась, а глаза ее заиграли прежним янтарем.

Толпа встречающих раскололась надвое, встав по обе стороны от дороги и освободив путь в город. Вслед за княжичем в высокую «топку» Солнечных врат с гулким шипением и стуком копыт потек ручей ратников, отроков и знаменосцев – всего четыре десятка человек. Наконец в полумрак проезда начал медленно погружаться длинный обоз телег с добром и прислугой.

Вдруг сердце Белославы замерло, а потом – забилось, как бешенное; холодные мурашки быстро пробежали по ее спине. Заметив, что княгиня пожирает ее изумленным взглядом, молодая челядинка, сидевшая на последней телеге, скромно склонила голову и потупила васильковые глаза.

«Где же я ее видела? Откуда знаю? Господи, что же это со мной?» – с тревогой думала Белослава.

***