Волчьи стрелы. Часть первая

Сам не зная почему, воевода не желал Вышате смерти. Хотя он и сразу смекнул, что истины в рассказе гридня было, пожалуй, меньше, чем в песнях скоморохов. Даже сама вина Вышаты вызывала у него серьезные сомнения. Пытливый воевода все больше убеждался в том, что младший дружинник кого-то покрывает.

– К кому в холопы-то идти? Не к кому! Один был Драгомир, как перст, – крикнул кто-то.

– Какая вира, какие закупы? Смерти придать!

– Не повинен он ни в чем, я в том свидетель! – вдруг раздался откуда-то уверенный женский голос, и крики тут же затихли, повисло тяжелое, выжидающее всеобщее молчание.

Толпа зевак дала трещину, из которой вперед вышла Лебедь. Она кинула свой изможденный взор на Вышату, мотавшего головой из стороны в сторону, безмолвно умоляя ее одуматься и ничего не говорить. Потом посмотрела наверх, на крыльцо, и учтиво поклонилась Дмитрию.

– Воевода, разреши мне слово молвить! Я была там и все видела …

– Что же, говори, дочка! – ответил Дмитрий. – Но помни: ложь княжьему суду – страшный грех. Ежели соврешь, и твой обман вскроется – на этом свете с тебя спросят, ежели нет – на том ответ понесешь.

– Не виновен он ни в чем. Разве можно человека винить за то, что он защищает слабых? Драгомир тот… В общем, он пришел ко мне домой, уговаривал меня стать его женой. Когда отказала я, он захотел меня силой взять. Тут Вышата пришел и вступился за меня.

– И ты готова крест на том целовать? – спросил воевода.

– Готова, видит Бог, это чистая правда!

Змеиный шепоток прокатился по обширному двору.

– Я знаю ее! Это жена одного кузнеца. Чего это к тебе ратники, как к себе домой ходят? Муж за порог – заходи мой милок? – выкрикнул кто-то.

– Да еще и смертным боем зам нее бьются! Видать, она ведьма, приворожила бедных ратников. Надобно ее схватить и митрополиту на суд за волосы притащить!

– Блудница, как тебе не стыдно? Куда муж твой смотрит?

– Не сметь на нее наговаривать! – Вышата вдруг заорал так яростно, что даже Дмитрий и дружинники замерли и уставились на него. – Никого она не бесчестит. Мужа ее, Фоку, забрали в Черную Орду, во служение Тюхтяю хану. А потом весточка пришла, что погиб он. Не захотел перед погаными шею склонять, они его и укоротили на голову. А я.... – гридин на мгновенье замялся, раздувая ноздри. Наконец он родил: – Жених я ее! Обручились мы. А этот аспид хотел мою невесту обесчестить. Ну вот я и проучил его. Теперь не будет к девицам приставать!

Вышата виновато покосился на Лебедь – та лишь хлопала крыльями своих длинных ресниц и шевелила губами, но не могла вымолвить ни словечка. Гридин снова помотал головой. «Ради Бога, молчи, не то жизни вам никакой не будет, ради Бога, не губи себя и свою дочь!» – мысленно обращался он к ней.

– Что же, дочка, ты побелела, как призрака увидела? Правду он говорит или брешет? – строго спросил Дмитрий.

– Правду, воевода, – обреченно ответила она.

Глава 12. Бойся желаний своих…

Заснеженная дорога вывела всадников к молодой еловой поросли – предместьям дремучего бора. Растрепанные и подернутые сединой снега елочки хаотично поднимались по пологому склону, таявшему в синеватом тумане. Размытыми пятнами, штрихами и пиками едва проявлялись, будто мерещились, образы леса.

Подъехав к дереву, пригодному, чтобы заменить коновязь, все трое спешились и начали привязывать своих скакунов. Дальше нужно было идти пешком. Один из них остался стеречь коней, а двое устремились прямо в лесную муть, безжалостно полосуя девственно гладкий снег шрамами следов. Зимой знакомая дорога изменилась до неузнаваемости, и они едва не сбились с пути.

– Говорил я, княжич, что плохая это затея, – заворчал Богдан. – Надо назад поворачивать, а то вконец заплутаем, солнце уж скоро сядет. Не хватало только в этой чащобе околеть!

– Если ты так боишься, можешь улепетывать. Я и сам справлюсь! – раздраженно ответил Яромир.

– Что ты такое говоришь, Неверович? – возмутился сотник. – Не за себя, за тебя боюсь.

– А ты не бойся. Ты-то здесь на что? – справедливо заметил Яромир, и они продолжили молча пробираться сквозь высокий снежный покров и невод корявых ветвей.

Какие-то крохотные юркие фигурки (Яромир принял их за зайцев) появлялись ниоткуда, проносились между деревьями и растворялись в дымке, будто мимолетные тени. Высоко в ветвях истерично вопила, точно сердитая на мужа-пропойцу жена, неведомая птица.

Стало быстро темнеть. И без того неприветливый вековой бор все больше наполнялся тревогой и мраком. Деревья жались друг к другу своими старческими морщинистыми телами. Каждый пень, каждая коряга или муравейник, вздувшийся на заснеженной земле белым жировиком, казался чем-то живым, лишь затаившимся, чтобы встрепенуться в самый неожиданный момент.