Волчья дорога (СИ)

Ивовый прут. Да не один. Тонкий и гибкий. Анна всю корзину плетельщика перерыла, каждую палочку перепробовала — на прочность и на изгиб и всяко. Взмахнула в воздухе, послушала шелестящий свист, удовлетворенно кивнула, наконец. Потом витой шнур — прочный, его Анна долго щупала, проверяла на разрыв, забраковала пару мотков, остановилась на третьем. И ещё несколько столь же непонятных парню вещей.

— Анна, а это зачем?

— Увидишь, — пообещала она с улыбкой, стрельнув глазами цвета огненного опала — да так, что вопросы у парня тут же из головы вылетели. Они нырнули в лавку под вывеской — метр и ножницы. Ткани. Лавочник, высокий, сдержанный, сурового вида торговец встретил их кивком головы и холодным приветствием.

— Добрый день, госпожа… — тут он замялся на миг, не поняв с первого раза как обращаться к такой странной паре — высокий, стройный офицер под руку с девушкой в деревенском, потрепанном платье.

— Фрайфрау Анна, — отрезал юнкер. Коротко, не разжимая губ. Торговец кивнул. Он в жизни и не такое видел.

— Я не... — начала было она. Чего это он? Где она, а где титулы, тем более чужие. Тем более фрау. Но продавец поклонился, будто так и надо, а Рейнеке пожал ей руку и коротко шепнул:

— Так будет лучше. — Ладно, как хочет. В конце концов слухи ему не нужны. Наверное. А потом Анна выбросила это всё из головы и зарылась вглубь лавки, в полумрак, туда, где лежали пахнущие пылью и сказкой рулоны шерсти, серого льна и белоснежной байки. Промерить, пощупать, проверить очередной с края, потом с середины — чистая ли шерсть или черти с чем пополам, не натянуты ли нити. А то при стирке сядет и мучайся с ней. Закопалась так, что потеряла счет времени. Глухо пробили часы. На очередном рулоне, сдержанно разговаривая с продавцом, Анна нечаянно поймала Рейнеке взглядом. Юнкер сидел у входа, скучал и, от нечего делать общался с кошкой — здоровенным, откормленным, рыжим котом. Зрелище было такое, что Анна даже забыла, что у нее в руках... Вначале Рейнеке со зверюгой просто переглядывались, долго, будто в гляделки друг с другом играли. Кот сердито урчал, юнкер, казалось, отвечал тем же. Потом Рейнеке чуть поднял губы и оскалился. Кот пулей взлетел на шкаф, выгнул спину и, растопырив усы и раскрыв красную пасть, зашипел сверху, презрительно. Достань, дескать, меня отсюда. Юнкер улыбнулся, оскал убрал и зарычал ещё раз. Чуть слышно, жалобно так. И показал два пальца. Кот будто согласился, тряхнул головой. И прыгнул, перескочив разом со шкафа на шкаф. Уселся у Анны над головой, распушил хвост, выгнул спину и выдал Анне свирепый мяв прямо в лицо. Пробили часы. «Ой, что-то я долго», — вздрогнув, подумала Анна. Они вышли. Торговец грустно усмехнулся им вслед. Покупки Анна беззастенчиво навешала на юнкера. А тот, мигом, на рядового с приказом — доставить в роту и доложить. Потом Рейнеке купил на лотке пирожок, разломил, кинул половину через плечо. Прямо под нос вышедшему за ними следом котяре.

Анна машинально сжевала свою половину, ойкнула и спросила:

— Ты же, наверное, тоже голодный?

— Ага, как волк, — кивнул тот, щёлкнув для убедительности зубами, — пошли, поищем чего.

Но перед первой дверью с кружкой и костью над входом Рейнеке остановился вдруг, потянул носом стылый воздух, пробормотал что-то непонятное, вроде: «они, конечно шантажисты и вообще, сволочи. Но так-то за что?» И идти туда отказался. Категорически. Потом из дверей вывалилась пьяная толпа, Анна вздрогнула, на миг выпустив ладонь Рейнеке. Тарахтя и отчаянно скрепя несмазанными колёсами, проехала повозка с дровами по мостовой. Девушка отскочила к стене, оглянулась, поискала глазами юнкера. И почувствовала чью-то руку на рукаве.

— Эй, красава. Амулет не желаешь? Сглаз, порча, колдовство … все в лучшем виде, — тут её схватили за запястье — крепко, не вырваться. Анна попыталась. Не смогла. Ладонь у того была липкая — Анну от омерзения всю передёрнуло. Перевела глаза на схватившего — за руку ее держал высокий, чуть полноватый мужик. Сальный какой-то. Анну передёрнуло опять. Всю. Под кустистыми бровями пустые глаза. Лицо будто рытое, в оспинах. Губы щерятся в усмешке, похабной, до ужаса.

— Пусти, — прошипела она прямо в эти глаза. — Отпусти немедленно, а то...

— А то что? — ухмыльнулся тот, обнажив черные зубы, — не кобенься, солдатка. Чай, в лагере.... и булькнув, умолк, подавившись смехом. Оспенное лицо побелело, чужая ладонь исчезла с запястья. Анна отшатнулась — Рейнеке-юнкер стоял, придерживая здоровяка за руку. Вроде и не сильно, будто старые знакомые стоят, беседуют. Но высокий, в полголовы выше юнкера здоровяк шипел и кривился от боли. А юнкер втолковывал ему, медленно, размеренно проговаривая слова:

— Благородную даму хватать за руки не рекомендуется. Особенно таким хамам, как ты.