Волчья каторга

— Да проверяйте, — неопределенно хмыкнул Ваня. — Итак, меня на «дешевке» видели: ломовой извозчик Костя Перец, Перцов то есть. Он всегда там стоит на бирже… Верка Парфенова видела, торговка плетеными корзинками и ситами, Митрофан Карабинеров, кузнец, приказчик колбасного магазина, что на самой базарной площади, Семеном Шпаковским зовут, я калякал с ним с полчаса… Нищенка Клава Богомолова видела, что проживает…

— Ладно, хватит, я понял, — не дал ему договорить Иван Федорович. — А что ты делал после одиннадцати?

— Сидел в трактире Гриши Сметанкина на Александровской вместе с одним гражданином. Дельце одно небольшое у меня с ним…

— Что за дельце? — поинтересовался Воловцов.

— Да так, одно дельце… — неопределенно ответил Ваня.

— Что за гражданин?

— Да так, один гражданин…

— Послушай, Жилкин, — жестко произнес Иван Федорович, начиная злиться, — коли я тебе задаю вопросы, значит, мне надо знать ответы на них. И ты должен мне эти ответы дать…

— Ничего я тебе не должен, господин хороший. Я все свои долги вашим давно отдал… — Ваня открыто взглянул на судебного следователя. Испуга в этом взгляде не было…

— Что, соскучился по камере в полицейском участке? — поинтересовался Воловцов.

— А за что в камеру? — Ваня, похоже, тоже начинал злиться. — Пришить мне какое-то дело хочешь, следак? Выпытываешь, где я был, что делал… Так я тебе отвечаю все, как есть… У меня на твое дело, какое оно у тебя там, алиби имеется, вот ты и злишься. Меня видели на «дешевке», я три часа после сидел в трактире на Александровской улице у Сметанкина, где меня видели человек двадцать, включая самого Гришу Сметанкина и его половых. А вечером я пребывал в заведении мадам Жозефины, знакомясь с ее новой девицей по имени Колибри. Маленькая такая, юркая, веселая. К Жозефине Колибри эта перевелась из веселого дома в Головином переулке. Проверяй, начальник! Чего еще тебе от меня надо?

— А вот что! — Воловцов полез в карман и достал золотые женские часики компании «Лонжин». — Узнаешь?

— Фартовые часики, — произнес Жилкин с непроницаемым видом. — Не везде и купишь…

— Так ты их узнаешь или нет? — повторил свой вопрос Иван Федорович.

— Узнаю… — усмехнулся Иван. — Это часы компании «Лонжин». Дорогие, нам не по карману…

— Ты мне дурку здесь не валяй, — напустил на себя строгость Воловцов. — Твои это часики, не отпирайся. Ты часы эти мадам Жозефине аккурат в зачет долга и отдал. За эту самую, маленькую, юркую и веселую, а? Как ее, Колибри?

— Ничего не знаю, — уперся Жилкин. — Первый раз эти часы вижу.

Иван Федорович посмотрел на двери бильярдной «Потешного сада». Возле них стоял тот самый усатый городовой в штатском и внимательно рассматривал газету, делая вид, что читает. Время от времени усатый поднимал взор от газеты и посматривал на Жилкина. Очевидно, фигура Вани Жилкина была здесь блюстителям порядка хорошо известна…

— Иван Захарович, — официальным тоном обратился к Жилкину судебный следователь Воловцов. — Ты начинаешь меня злить. Сам же сказал, что врать таким, как я, себе дороже. Что, мало у тебя было неприятностей? Хочешь еще? Так я это вмиг тебе устрою. Вон, видишь усатого мужчину, что у входа в бильярдную газету якобы читает?

— Ну, вижу, — ответил Жилкин и посмотрел на усатого. — И что?

— Знаешь, кто это?

— А чего ж не знать? — усмехнулся Ваня. — Это переодетый легавый. За версту видно.

— Верно, — согласился Воловцов. — Только не легавый, а господин полицейский, находящийся при исправлении своих служебных обязанностей. Сейчас я ему скажу несколько слов, и он поведет тебя в участок. Там тебя определят в камеру до моего дальнейшего распоряжения, а я пока отъеду по делам в другой город. Я буду заниматься своими делами, а ты будешь сидеть и дожидаться меня, покуда я не вернусь. Правда, я и сам не знаю, сколько пробуду в том городе — три дня или целый месяц, но ведь это будет не мой выбор, а твой. Не так ли, Ваня?

Жилкин молчал, видно, соображая, как вести себя дальше.

— И не вынуждай меня лезть в карман сюртука и доставать оттуда один интересный документ, подтверждающий, что часы марки «Лонжин» подарены, а точнее, отданы тобой не далее, как вчера, в счет долга владелице веселого заведения на Грачевке мадам Жозефине. Что, опять будешь отрицать?

— Не… — мотнул головой Жилкин после недолгого молчания. — Не буду. Часики эти, признаю, мои. Но они чистые. Я их у одного залетного фраера в «фараона» выиграл.

— Что за фраер? — заинтересованно спросил Воловцов.

— Не знаю, ей-богу. — Было очень похоже, что Жилкин не врет. — Первый раз его в жизни видел. Да и не фраер он, а не пойми кто. Мутный какой-то. Неизвестно, чего от него и ожидать можно…

— Ваня, я зову городового… — на всякий случай произнес Воловцов, хотя и видел, что Жилкин говорит правду.

— Ну, вот те крест! — Жилкин истово перекрестился, и хотя православным он никогда не был, это выглядело очень убедительно и произвело нужное впечатление на Ивана Федоровича…

— Хорошо, а где играли? — спросил он.

— У Китайца на «хазе», — ответил Жилкин.

— А кто это — Китаец?

— Катала один.

— Кто еще был на хазе?

— Я, он и Китаец, — ответил Жилкин.