Волчья хватка. Книга третья

До начала лета игумен со своими иноками оставался в Москве, теперь оберегая князя, дабы перед битвой не уязвили его в спину. Черноризные араксы следовали за ним всюду, ровно тени, оттеснив бояр и слух породив, мол, великий князь стал набожным изрядно. Верно, успение митрополита так повлияло. Митяй был срочно пострижен в монахи, возведён в сан архимандрита с именем Михаил и вскоре избран епископами митрополитом. Однако Дионисий Суздальский, не приемлющий княжеского хранителя печати и духовника, втайне зрящий себя в этом сане, был возмущён самоуправством великого князя. Сначала уличал его во вмешательстве в дела церковные, повсюду обличал, и, расхрабрившись от собственной дерзости, вздумал ехать к патриарху Макарию с челобитной, ибо давно был с ним знаком. Князь не позволял втягивать себя в битву за власть духовную и спорить с епископом не стал, а попросту велел схватить его и посадить в темницу, дабы усмирился. Тот же, оказавшись в юзилище, взмолился к Сергию, чтоб замолвил слово перед Дмитрием, поклявшись, что и шагу не ступит из Москвы.

Игумен поручился, однако, едва очутившись на воле, Дионисий будто бы в Суздаль отправился, а сам же тайно покинул стольный град и сквозь Орду, не скрывая уже образа своего, поехал к морю, чтоб плыть в Константинополь. А прежде туда же со свитой верных сподвижников был отправлен духовник Митяй, ставший теперь наречённым митрополитом. За благоволением патриарха ехал, как князья ездили в Орду за ярлыком. Однако не с дарами и не с казной, но только с долговой распиской великого князя. Дмитрий, как и обещал, послал с ним чистые грамоты, куда след было вписать назначенный патриархом выкуп за тот самый ярлык.

Но был ещё один, тайно жаждущий сана первосвятителя, переяславский архимандрит Пимен, коего посадили на корабль вкупе с Митяем, дабы сопровождать его. Всем иерархам, ищущим власти, доступность её была так близка и прелестна, что затмевала всё — честь, достоинство, веру и разум, ибо сулила доходы, коих не сыскать в скудеющих приходах и пустынях. Сговорившись, сподвижники уморили Митяя в корабельной бане, вписали в княжеские грамоты Пимена, мол, Дмитрий желает его зреть митрополитом, однако, не имея в подкрепление ни золота, ни серебра, призадумались, зная нрав Макария: а ежели не рукоположит Пимена без выкупа? Вот будет маята! Как потом возвратиться и предстать перед князем? Всех закуёт в железа и бросит в юзилища! Но генуэзцы оказались тут как тут, они щедро ссудили архимандриту деньги, мол, как обретёшь сан митрополита, так и вернёшь потом.

С тем самозваное посольство и явилось к патриарху.

Тот получил генуэзское золото, означил, сколь следует записать в хартии, дабы ещё и с князя взять мзду, и рукоположил архимандрита в первосвятители. Поскольку же Дионисий Суздальский опоздал, однако в Константинополе имел много знакомств, обладал доверием и прибыл не пустым — с казной, то поселился на патриаршем дворе, боясь скорой расправы, коль вернётся в Русь.

И так опять стало сразу два митрополита Киевских и всея Руси. Был бы и третий, коль его бы не сгубили на корабле. Да и четвёртый был бы, коль пожелал, — епископ Суздальский, Дионисий. Но тот оказался смыслёным, предугадал грядущую свару, и рукоположения не искал себе, желая со стороны позреть, что приключится, когда Пимен и Киприан явятся в Москву.

Великому же князю и горевать по своему уморённому духовнику недосуг было: разбив Мамаево войско на Воже, он пробудил в темнике злобу, не знаемую прежде, и теперь след было готовиться к великой битве, которая стала неизбежна.

Церковная смута, обильно посеянная патриархами, всходов не дала. Едва придя в Коломну, новопоставленный митрополит Киевский и всея Руси Пимен, сгубивший Митяя, купивший сан, да ещё и обманом, был в долгах перед генуэццами и ко всему прочему по велению Дмитрия схвачен и посажен в юзилище на Чухломе. Однако более опасался сейчас не расправы князя, а фрягов, которые не свычны прощать долги, а сидение лишь усугубляет, ибо деньги взяты в рост значительный. А фряги на то и фряги, что везде найдут, от них и в Чухломе, в темнице княжеской, не спрятаться.

Позрев, что соперник в затворе пребывает, тогда наконец–то отважился и другой первосвятитель занять своё давно выкупленное место в Москве. Киприан явился с многочисленной свитой и обозом добра митрополичьего — злачёными ризами, убранством для покоев, дорогими причиндалами для службы и прочим скарбом. Мыслил уж в Чудовом поселиться, однако тоже был взят на подъезде к стольному граду и посажен в холодный каменный низ монастырский, где беспощадно зяб, клянчил шубу из своего обоза и ябеды писал то игумену Сергию, то патриарху.