Волчья хватка. Книга третья

— На что тебе ведьма? — изумился визирь и наконец–то взглянул на Пересвета. — Они с виду хороши, но злобны, не ласковы! Не позволяют даже прикоснуться. И кусаются, ровно львицы!

При этом вынул из рукава и показал замотанную руку. Ражный глянул и усмехнулся:

— А мне твои покорные и даром не нужны. Коль есть Белые Дивы — выводи!

Визирь заохал от горя, захлопал себя по ляжкам.

— Без малого год держал! Вот здесь сидели, две штуки, в клетках! Ещё три дня тому. Никто не брал!.. А ты бы сколько дал за пару? Коня бы дал?

— За пару бы и злата в придачу!

— Ай–ай–ай! Столько лет на базаре! — торговец безутешно по голове ударил. — Дурья башка! Ведь знаю, у каждого товара есть покупатель! Только дождаться надобно!.. Ох, сплоховал! Ведь в битве с омуженками свой тумен сгубил! А сколько потратил, дабы их раны залечить да золотые клетки выковать!.. Почти и даром отдал!..

— Кому?

— Хан взял, эмиру в Самарканд. А ещё и брать не хотел! Чёрных просил… Да я навялил, диковинные зверицы, мол! Пускай потешится. Что чёрные ему? А столь злобных сроду не видал…

Рука скользнула к сапогу, но Пересвет укротил её, к тому же визирь так досадовал, что слёз не удержал, а резать плачущего равно что ягнёнка. Да и конь уже толкал мордой в спину, дескать, три дня как караван ушёл, я в полдня догоню.

И ражный внял жеребцу: прямо у стен детинца вскочил в седло и пустил вскачь по торжищу, благо, что город был долгий, но узкий. А караванный путь ещё и затоптать не успели, ибо по обычаю ровно три дня никто не смел ступать на след, оставленный ханом. Земля была пропахана множеством верблюжьих копыт, и эта борозда тянулась из Сарая прямо в степь. Погоня было увязалась, но скоро выдохлась и затерялась где–то меж холмов. Караван хоть и был тяжело нагружен, однако шёл споро, лишь с краткими ночными привалами, оставляя меты кострищ. И по ним теперь Пересвет считал вёрсты и время, а день меж тем клонился к вечеру, пыльное солнце падало за Волгу, роняя мутную, долгую тень от одинокого всадника. Красный мчал, покуда видел путь, но и когда стемнело в одночасье, не встал, а лишь вынюхивал встречный ветер и ходу наддавал.

В тот предвечерний час хана Тохтамыша преследовал не только одинокий всадник. Десятки мелких волчьих стай, по–зимнему голодных, прельщённые сытным духом, трусили следом, в надежде поживиться отбросами. Мелкие степные волки повадками более напоминали шакалов, ибо редко сходились в единую стаю, дабы напасть на караван, отбить верблюда или лошадь. Они бежали молча, клубились ровно пыль невесомая и даже если учиняли распри между собой, то скалились немо, опасаясь рыком выдать себя. И отчаянно дрались, когда сведомые погонщики давали им дань–хромого верблюда, хворую лошадь или овцу, проткнув кровеносную жилу для волчьего куража.

Почуя след кровавый, рыжие хищники приходили в ярость, гоняя жертву по степи и отбивая её друг у друга. Вот уж потешались караванщики, взирая на забаву! Но тем, кто хаживал великим шёлковым путём, было известно, что сотворится, коль из полунощной снежной стороны занесёт стаю лесных волков или даже матёрого одиночку. Тут уж будет не до веселья и данью не откупишься. И потому всяк шедший путём караванным, в первую очередь верблюды и кони, чутко внимал голосам Дикополья.

Лишь в предрассветный час сначала нанесло дымком, и скоро на окоёме засветился круг гаснущих костров ночного становища. Послышался редкий крик верблюдов да ленивое щёлканье бичей–дремлющая стража отпугивала разрозненные хищные стаи. Тут Пересвет впервые воспарил нетопырём, озирая пространство, и подал волчий голос. Воющий шёпот прошелестел неслышно для человечьего уха, но вся иная живая тварь внимала, и разом вскинулись пасущиеся кони, верблюды сбились в стадо, пробуждая спящих погонщиков.

Пересвет подъехал ближе, спешился и, ослабив подпруги, пустил коня пастись.

— Далее я уж сам…

И вскинув голову, на сей раз завыл в полный матёрый голос.

На миг всё замерло, унялся даже ночной тягун, навевающий запахи. Но в следующее мгновение непроглядная степь встрепенулась и разом исполнилась волчьим пением. Немое рыжее племя, ровно от искры, полыхнуло таким многоголосьем, будто ковыль зажёгся по всей степи! Тут волки и вдохновились от собственного крика, а погонщики верблюдов всполошились, забегали, оживляя костры мелким хворостом и сухой травой, завертелась вихрем конная стража. Голодные степные звери, питавшиеся падалью, восстали от долгой дрёмы, возжаждали горячей молодящей крови и враз обрели отвагу.