Волчья хватка. Волчья хватка – 2

Скиф сразу же убрел с ристалища и лег на землю. А Ражный выдрал ноги, утонувшие в сырой земле, сделал несколько шагов вправо – туда, где стоял волк, – позвал хрипло, разминая деревянный язык:

– Молчун?.. Ты где? Зачем пришел?

В ответ лишь шуршали незримые, падающие с деревьев листья…

Он склонился, ощупал землю – снег давно растаял, и следов на земле не оставалось…

По традиции побежденный обязан был, передав Поруку, немедленно уйти с ристалища и не задерживаться в Урочище; оно сейчас всецело принадлежало победителю, и никто не должен видеть, как будет он торжествовать, радоваться, воздавать благодарение земляному ковру, деревьям, небу и солнцу. Искреннее проявление чувств аракса, а тем более старого инока – таинство, интимное действо, запретное для чужого глаза.

Ражный не сходил с ристалища, ожидая, когда Скиф отлежится и спросит Поруку, разве что обошел его по кругу, вглядываясь в темноту – не сверкнет ли в темноте волчий взгляд…

Прошло около получаса – инок лежал, раскинув руки и оставаясь неподвижным. Конечно, то, что он сделал в братании, то, что выдержал многочасовой блокирующий жим, вряд ли кто смог бы сделать. И его смертельная усталость естественна… Однако начало уже светать, а Скиф так и не встал хотя бы о Поруке спросить. Не сходя с ристалища, Ражный приблизился к нему и лишь сейчас заметил состояние инока: он тяжело ворочал головой, тихо мычал и скрипел зубами, что никак не вязалось с победителем.

– Скиф? – окликнул он. – Тебе плохо, Скиф?

Тот перевернулся на живот, примолк, затаился, лишь руки медленно царапали, сжимая в кулаки подстилку из дубовых листьев. Он мог надорваться, мог от перенапряжения лопнуть легочный сосуд, могло открыться внутреннее кровотечение, но гордость победителя не позволяла обратиться за помощью к поверженному противнику…

Ражный подошел вплотную, присел в изголовье:

– Что с тобой, Скиф?

Он перестал грабить пальцами землю, замер с полными кулаками, и послышался негромкий, сдавленный смех.

Или плач?..

– Слышишь меня?.. Чем тебе помочь?

Скиф поднял голову, затем кое-как поднял себя с земли.

– Чем ты поможешь? – спросил, всхлипывая – плакал! – Ну чем ты мне поможешь?!

Едва передвигая столбообразные ноги, отошел к крайнему дубу, обнял его, постоял минуту и вдруг ударил по нему кулаками, сшибая кору, – забелели пятна обнаженной древесины.

– Все пропало! Все пропало!..

– Ты же победил, Скиф…

– Победил?! – взревел он. – Я примучил тебя в братании! И то не уложил на лопатки!.. А должен был уложить в кулачном бою! Должен был!

– Разве это теперь важно, как победил?..

– Тебе не важно! Потому что ты еще дубок зеленый! Для тебя только победа, и больше ничего! А с меня листья облетают! Мне важно! Почему я тебя не сделал в зачине?! Почему?!

Инок заскрипел зубами, в крайнем отчаянии помолотил воздух кулаками и, спохватившись, что не должен показывать своих чувств в присутствии молодого аракса, сел под дерево, помолчал, зажимая себя в кулак.

– Десять лет готовился к этому поединку, – справившись с собой, проговорил он печально. – Десять лет искал систему нападения и защиты, полмира объехал, всех самых старых иноков отыскал. Год в Индии прожил, переболел лихорадкой, потом год на Кавказе, два – в Иране. В мусульманство перешел, обрезание сделал! Чтоб пустили хотя бы глянуть на их тайные камлания в пещерах… Три года по Карпатам ползал! У русинов жил, в гуцула превратился… И все впустую, да? Все напрасно?!

– Почему же напрасно, Скиф? – Это было странно – утешать победителя. – Ты нашел, что искал… Я ничего даже не слышал о таких… плясках. Танцевал, как Эсамбаев…

– Вот именно! Танцевал, а не дрался! И ты устоял! Против меня устоял!.. Все драному псу под хвост! Десять лет жизни! Что скажу Ослабу? А Пересвету?!

У него опять начиналась истерика, и, дабы не показывать слабости свои, он побежал прочь, так и забыв спросить о Поруке. И хотя Ражный не получал ее от калика, все равно Скиф должен был узнать, где и когда состоится его следующий поединок. Если же по какой-либо причине побежденный не имеет Поруки, то победителю надлежит искать встречи с Пересветом.

Впрочем, у них с иноком могли быть свои специфические отношения, и он не нуждался в слове Ражного, зная наперед, с кем и когда предстоит сойтись на ристалище…

Однако спустя минуты три, когда Ражный уже хотел уйти к дому вотчинника, Скиф вернулся. Не глядя на бывшего соперника, он забрел на ристалище и стал собирать в букетик редкие, уцелевшие цветы – иные чуть ли не из земли выкапывал. К этому времени совсем рассвело, сквозь низкую облачность проступила заря, и только теперь открылась картина суточной схватки: вместо клумбы было месиво из вязкого суглинка и стеблей портулака.

Собрав горсть не распустившихся еще цветов, он положил ее на траву и стал тщательно оттирать босые ноги: среди араксов была примета, что если унесешь с собой землю с ристалища, то следующего поединка может и не быть.

Потом вместо традиционного прощания вдруг спросил:

– Послушай, Ражный… мне почудилось, кто-то третий был? Когда ты сказал – довольно?

– Мне тоже, – обронил Ражный.

– Что – тоже?