Волчья Луна

– Это их разозлит, – говорит Марина.

– Да, – соглашается Ариэль. – Я шепчу ему на ухо, беру его деньги и эту квартиру, но ничегошеньки не могу поделать. – Она опять вытягивается в шезлонге и широко раскидывает руки. Марина подхватывает бокал «мартини», когда пальцы Ариэль ослабляют хватку и выпускают ножку. – Какая жалость – ведь мне на самом деле нравится этот здоровенный идиот. Довольно политики. На этот раз я хочу водки.

– Ариэль, тебе не кажется…

– Дай мне гребаный «мартини» с водкой, Марина.

Бокал, лед, густая и прохладная жидкость. Гомеопатическая доза вермута. Небрежное высокомерие Ариэль неизменно ранит. Она никогда не задумывается о том, чего может хотеть Марина. Даже не представляет себе, что Марина может не хотеть спальню с окном. Понятия не имеет, что Марина вообще может не захотеть переезжать в эту квартиру. Не задает себе вопросов о жизни Марины. Помешивая «мартини», Марина испытывает напряжение и гнев. Она не проливает ни капли. Ни единой.

– Прости, – говорит Ариэль. – Это было невежливо. – Она потягивает «мартини». – До чего же красиво. Но скажи мне, что ты на самом деле думаешь?

– Я думаю, что если Орел упадет, лучше не оказаться под ним.

– Нет, не про Орла, хватит про гребаного Орла, – резко отвечает Ариэль. – И про гребаную КРЛ, и про юристов, советников, дешевые политические клубы, дискуссионные клубы и группы активистов. Сегодня, этим вечером, мне нужна ты. Я хочу отправиться на заседание Лунарианского общества.

– Ты хочешь отправиться в Лунарианское общество?

– Да. «Кабошон», это коллоквиум по политической науке, делает доклад по моделям лунной демократии.

– Что ж, я поняла, к чему ты клонишь. У меня билет на концерт, хочу послушать одну группу.

– Что-что? Ты мне не сказала.

Марина негодует:

– Я должна спрашивать разрешение, чтобы пойти послушать группу?

– С чего вдруг тебе идти и слушать какую-то там группу? У нас что, еще есть группы?

– Есть, и они мне нравятся, и я хочу на эту посмотреть.

– Какой-то рок?

– Я должна оправдываться за свои музыкальные вкусы?

Марина быстро узнала, что Ариэль, в отличие от брата, не ценитель музыки, и свое невежество маскирует пренебрежением.

– Вот как ты поступишь. Высади меня, закажи себе чашку чая, и пусть Хетти транслирует тебе в прямом эфире эту… группу. Это будет почти то же самое, почти как оказаться там. Даже лучше. Тебе не придется терпеть всех этих жутких потных рокеров прямо у себя перед носом.

– Жуткие потные рокеры перед носом – это и есть смысл рока, – говорит Марина, но непонимание Ариэль такое безграничное, такое демонстративное, что любая дальнейшая защита музыки, в которой главенствуют гитары, лишь приведет к конфузу. – Ты ведь у меня в долгу.

– Я до такой степени в долгу, что и не надеюсь когда-нибудь рассчитаться. Но мне надо попасть в Лунарианское общество. Меня совершенно не интересует жутко усердный студенческий идеализм. Нет, я хочу туда пойти, потому что Абена Асамоа будет читать доклад, и, судя по последним данным, она трахается с моим племянником Лукасинью. А я переживаю за маленького негодяя. Ну так что, ты согласна?

Марина кивает. Семья победила.

– Спасибо, сладкая моя. А теперь спрашиваю в третий раз: что ты думаешь? – Ариэль широким жестом охватывает просторную белую комнату, и на шезлонг выплескивается водка.

– Я думаю, куда все цеплять.

– Ты про веревки и сети? Рукоятки?

– Я называю их «средствами перемещения».

– В моих планах отказаться от них.

Существует лишь один сценарий, при котором Ариэль не понадобятся Маринины сооружения из сетей и тросов по всей квартире.

– Ты мне не сказала.

– Я должна раскрыть тебе все условия соглашения с Орлом?

– Способность ходить – это чуть более важная вещь, чем возможность пойти на концерт рок-группы.

– По-твоему, я бы согласилась, не будь способность ходить частью сделки? – говорит Ариэль.

– Я припоминаю, доктор Макарэг сказала, что на это уйдут месяцы, – говорит Марина. – Что спинные нервы требуют медленного и усердного труда.

– Сколько надо, столько и уйдет. Но я снова буду двигаться, Марина. Мне это не понадобится. – Ариэль плещет водкой в сторону кресла на подзарядке. – Мне не понадобишься ты. То есть нет, понадобишься. Ты понимаешь, о чем я. Ты будешь мне нужна всегда.

* * *

Руки на глазах ему отвратительны. Горячие, сухие, кожа шуршит, как бумага. Он плотно сжимает веки. От мысли о том, что эти ладони, эта кожа могут коснуться обнаженного глазного яблока, к горлу подкатывает рвота.

Движение прекращается, открываются двери. Руки понуждают его сделать еще несколько шагов вперед, потом упархивают с его лица.

– Открой глаза, мальчик.

Первая мысль – отказаться; его раздражает командный тон старухи, прикосновение направляющей руки к плечу, пусть он и на целую голову выше, чем она. Он ощетинился, поднял маленький бунт, когда она велела закрыть глаза и не открывать их, пока они будут ехать наверх в лифте, и точно так же взъерепенился, когда она выхватила вейпер у него из руки. «Нелепое пристрастие». Но за бунты надо платить, и более того – он знает, что она дождется повиновения.