Волчья песнь (СИ)

Ударившись о что-то твёрдое головой, он потерял сознание…

…Привело его в себя встревоженное поскуливание волков. Открыв глаза, Горька обнаружил, что лежит на песке, над ним качаются ветви, а в пробитой его телом дыре — видны обеспокоенные серые морды.

Оказалось, что в склоне оврага скрывалась за густейшим зелёным пологом просторная и сухая пещера, в глубине которой, таинственно и еле слышно позванивая, тёк ручей. Сюда Горька и влетел

Жить в пещере постоянно никто не собирался. Но для склада, укрытия, госпиталя — лучшего места было просто не найти.

— Если ты провалишься в пекло, то непременно найдёшь там золотую жилу, — завистливо сказал Мирко ухмыляющемуся Горьке. Он-то предлагал свой вариант — наверху под речным берегом — но это, конечно, проигрывало по сравнению с замечательной "пещерой Белкина". Мирко только и мог теперь удовлетворять поруганное чувство самолюбия тем, что произносил это название как "пищера белки… на", над чем Горька первым и хохотал.

Разговор этот — о пекле и жиле — вели, устроившись на ночь над речным берегом, за свесившимися к воде ивами. Костерок был небольшой, секретный, но жаркий, просто чтобы пожарить мясо и испечь в золе набранные клубни стрелолиста. Все уже соскучились по хлебу, какому-никакому, а уж чёрного никто и не вспоминал.

Такие часы Сашка, если честно, очень любил. Куда больше, чем переходы, нападения, перестрелки, которые обожал даже склонный к философии Горька. Сашка же, если сказать по правде, по натуре, по природе — вовсе не был воинственным, и наслаждение тишиной и вечером у костра, когда не надо никуда спешить и ни о чём не приходиться беспокоиться, сейчас полностью им владело. Иногда он думал, что уже давно привязан к друзьям сильней, чем ко всей своей потерянной семье… мысль о ней вызывала тупую горестную боль, привычную и отдалённую. "Хорошо бы, чтобы все остались живы, — подумал он о сидящих рядом. Хотя и понимал отчётливо: вряд ли им так повезёт. — А может, ничего не делать, просто затаиться и переждать?!" Но нет. Никто не согласится пережидать. А значит, надо будет сидеть и с ужасом гадать: кто следующий?!

Горька. Самый верный, самый лучший, самый надёжный друг Горька, насвистывая что-то под нос, стоит на коленях возле огня и поворачивает палочки с нанизанными кусками мяса. И Галя — как всегда, в хлопотах, чинит прорехи на его куртке; следы падения в малинник.

Мирко лежит в стороне от огня на боку, а Бранка, тоненькая, большеглазая, счастливо улыбаясь, использует его, как спинку мягкого дивана; их пальцы переплетены.

Красавец Димка вдевает новые шнурки в свои брюки. Шнурки сплела ему Люська; сейчас она смотрит и улыбается, а Димка, почувствовав на себе её взгляд, поднимает глаза — и улыбается тоже.

Дик и Машка сидят спина к спине и любуются звёздным небом. Руки — ладонь в ладонь, оба безотчётно счастливы, просто потому, что жить на свете очень хорошо.

Олмер лежит на спине, нога на ногу. Играет ножом, заставляя его вертеться над пальцами и между ними — и лицо у мальчишки беспечное.

Нелюдимая Нинка, как обычно, чистит и перебирает свою снайперку — так, словно в этом весь смысл жизни.

Они все — у огня. Им всем — хорошо. Всё это — одна большая и дружная семья, где один за всех и все за одного, радости и беды — на всех поровну…

Кто же?! Кто?!

Если бы Сашка мог — он бы по капле отдал свою кровь за каждого из сидящих у костра. За их жизнь. И дело даже не в том, что он командир, а командир обязан заботиться о своих людях. И не в том, что он старше… а в чём тогда? Сашка не знает. У него нет для этого названия, он не может определить это чувство.

Горька повернулся встревоженно, и тёплое чувство мягкой волной вымыло из души Сашки все беды, опасения и сомнения:

— Всё хорошо?

— Всё отлично, Горь, — улыбнулся Сашка. — Ну-ка, кинь на палочках, что там и как?..

…То ли настроение Сашки повлияло, то ли вмешался Его Величество Случай — но Горька извлёк из мешочка -

"Гифу", "эск" и "ур". "Дар", "вдохновение" и "свобода". Близость чего-то светлого.

— Ого, — пошутил Дик, — как видно, кто-то там. — он поднял палец вверх, — на покой не ушёл, благоволит к своим заблудшим детям.

— Может, за нас играют Рейнджеры? — задумчиво предположил Сашка, поглаживая рукоять меча. — Им, должно быть, приятно видеть, как мы тут управляемся.

— Кстати, а где наши серые друзья? — огляделся Мирко. — Почему не разделили с нами трапезу, так сказать?

— Потому что предпочитают сырое мясо, — предположила Бранка. — Мы, конечно, можем есть и его, но всё-таки жареное вкуснее! Горь, а ты не можешь их позвать?

— Могу, — юноша ещё раз перевернул мясо. — Жаль, что с ними нельзя поговорить по-настоящему.

— Если бы они ещё и говорили, я бы вообще с ума сошёл, — заметил Мирко. — И так уже чудес выше крыши!

— Что есть вся наша жизнь, как не чудо? — философски спросил Горька.

Довольно долго они сидели молча.

— Лес шумит, — тихонько сказал Олмер. — Слышите?