Волчья песнь (СИ)

— Однажды добрая фея спустилась на поляночку, где спали шесть оборванных мальчиков и пять обтрёпанных девочек. Пожалела их фея, разбудила и спросила, какое у них самое заветное желание. И поднялся прекрасный принц Саша Унтеров — и сказал: "Патронов бы…"…

…Стараясь не хрустнуть веткой, Сашка отошёл подальше от места, где слышались вздохи и стоны, где плавно и медленно сплетались два обнажённых тела. Нет, он не позавидовал — ему просто сразу стало грустно, померкли ночные краски и мир сделался похожим на пустынный дом с грязными окнами.

Возле костра спала Машка — в обнимку с винтовкой — и сидел, от нечего делать подсушивая остатние сухари, Олмер. Остальные, очевидно. Всё-таки вспомнили, что сегодня праздник, грустно подумал Сашка. Спать лечь, что ли? Он присел у огня и начал стаскивать сапоги.

— Слушай, как называется человек, который может, но не хочет? — осведомился он у Олмера. Юный германец отозвался без раздумий:

— Сволочь.

— А который хочет, но не может?

— Импотент? — предположил Олмер. Сашка покачал головой:

— Неверный ответ. Не импотент, а одинокий человек… Кинь сухарь.

— Держи. Сам учил — для хорошего человека дерьма не жалко.

— Ох, наглым ты стал… — Сашка захрустел. — Посуди сам, каково мне! Хотя — где тебе понять…

— Ну уж как-нибудь… — Олмер смотрел на командира с искренним сочувствием. — Ну… хочешь — спою? Может, станет легче — может, станет тяжелей, но настроение точно изменится, обещаю! А то смотреть на тебя такого жутко.

— Спой, — согласился Сашка. — Только постарайся, чтобы я не уснул, — он и в самом деле зевнул.

Но уснуть не удалось. С первых же строк Сашка село прямей, вытянув одну ногу и обхватив руками колено второй. И так, сидя, слушал до конца…

— Вот и война — беспокойно сердце,
В небе война — вот чего ты жаждал.
Ну так прямее держись в седле —
Ведь ты всё решил для себя однажды.

Светлы знамёна на серых башнях,

Твёрды сердца — но благие боги! —
Так дня не прошло, чтоб один из наших
Кровью не красил эти дороги…

Войско идёт, оставляя павших,

Память оставь, а раны залечим.
Так сложим баллады о вас, бесстрашных,
Да отомстим, если так вам легче.

Да не взыскуйте же жизни долгой,

Да не надейтесь на победу!
Так, рана за рану, око за око, шаг за шагом
Идём по следу, идём по следу…

Ты же взглядом холодным и тёмным

Смотришь на нового героя —
Так будет день, и вода сомкнётся
И над тобою, и над тобою…

Ты, как и он, песок обнимешь,

И захлебнёшься предсмертной вестью —
Вот хорошо бы, не очень скоро,
Да хорошо бы, ещё чтоб с честью…

Ну, да всё это не очень страшно —

Дайте дорогу, долой сомненья!
Хрипом предсмертным зовёт герольд твой
На поединок с тенью,
с тенью…

Время пришло, вот он, мой зов —

Медленный гул колоколов…[34]

20

Кончалась вторая неделя мая, который вступил в свои права окончательно и бесповоротно. Вернулись последние перелётные птицы, стойкая зелень покрыла деревья, а на земле простёрся сплошной ковёр травы. Всё дольше и дольше оставалась в небе Ближняя, всё теплей становились ночи и всё сильней пригревало днями. Как выразился однажды Горька: "Воевать стало лучше, воевать стало веселей!"

Всё это время отряд перемещался и, кажется, не ведя активных боевых действий, сумел полностью "обрубить хвосты". Настало время заняться делами — заложить солидную базу с запасами продуктов, боеприпасов, лекарств — и приступить к операциям. Благо, тут это было просто — коммуникации, растянутые по лесам, были фактически беззащитны, а в деятельности джаго ощущалась буквально осязаемо та суета, которая характерна для этих существ при сильном испуге. Видимо, умерший пилот не обманул юных партизан — и дела Чужих шли плохо.

Место для базы отыскал неугомонный Горька, и произошло это, кстати говоря, совершенно случайно. Он охотился за солнцерогим оленем — волки гнали животное, а юноша пересекал ему путь. В отчаянной надежде спастись олень совершил прыжок через неширокий, густо заросший дикой малиной, переплетённой плющом, овраг. Волки прыгнули следом; Горька в азарте прыгнул тоже и только в полёте сообразил, что не долетит до края. Извернувшись в воздухе, Горька закрыл лицом руками и грохнулся в кусты.