Волчья песнь

Но я все равно выстоял, черт возьми.

— Эй, Джо, — произнес я.

И он взглянул на меня огненно-красными глазами, кожа на его лице пошла рябью, возвращая человеческий облик.

— Окс… — выдохнул он.

Однажды мама повела меня в церковь. После того, как отец бросил нас.

Она думала, что, возможно, нам обоим не помешает немного милости Иисуса.

Джо произнес мое имя так, как проповедник говорил о Боге.

Благоговейно, с трепетом. Страхом и обожанием.

Я не знал, как с этим быть.

Не знал, заслуживаю ли такого.

Поэтому сделал единственное, что пришло мне в голову.

Я поцеловал Джо Беннета. Прямо там. В старом доме.

И в тот момент казалось, что все снова хорошо.

* * *

Все было как раньше.

Правда, не совсем так же.

Мы лежали бок о бок в моей старой кровати, лицом друг к другу.

Хотя больше не помещались в ней, как когда-то.

Я не сильно изменился. Может, разве что, стал немного шире, но не более того.

А вот Джо.

Джо стал другим.

Теперь он занимал гораздо больше места.

Было немного тесновато. Но мы поместились.

Одна из его ног оказалась зажата между моими. Я удерживал его на месте.

Мы лежали на одной подушке. Я сказал себе, это потому, что иначе Джо свалился бы с кровати. Но в действительности же мне просто хотелось, чтобы он находился как можно ближе.

Джо не возражал. Подумалось, что, возможно, ему тоже хочется быть рядом со мной.

Мы почти не разговаривали, по крайней мере, какое-то время. В последние дни мне казалось, я только то и делаю, что говорю, и было приятно взять передышку. Не нуждаться в словах. Долго это не продлится, но ничего. Пока и этого казалось достаточно.

Когда Джо вошел в мою комнату, это почти в точности напомнило то, как он сделал это впервые много лет назад, его взгляд метался повсюду, жадно впитывая все, на что натыкался. Я не знал, что он видел, что здесь изменилось. Какие перемены Джо разглядел во мне. Но я уловил тот самый момент, когда он отыскал взглядом маленького каменного волка, все еще стоящего на моем старом столе. Джо замер, жалобный вой, вырвавшийся у него, был больше волчьим, чем человеческим, низким и уязвимым, больно ранившим мое сердце. Джо даже не шевельнулся в сторону статуэтки, не протянул руку, чтобы дотронуться до нее, но теперь он знал наверняка, что она до сих пор на своем месте. Знал, что это значит для меня. И для него.

Джо не сводил с меня глаз, пока мы лежали в постели. Его взгляд блуждал по моему лицу, как будто он пытался запомнить каждую черту наново. Не могу сказать, что сам не делал того же. Интересно, что бы я увидел, если бы Джо не мог исцеляться. Какие шрамы украшали бы его тело сейчас. Какие истории они могли бы рассказать. На мою долю шрамов выпало достаточно. На животе. Правой руке. Спине досталось больше всего от напавшего на меня Омеги, еще в ту ночь, когда умер Томас. Они рассказывали мои истории. Истории Джо я узнать не мог.

Мир продолжал вращаться за пределами моей комнаты, но нам не было до него никакого дела.

Джо протянул руку и провел по моим бровям. Щеке. Лбу. Носу. Скользнул по губам, я поцеловал кончики его пальцев, едва их коснувшись.

Мне хотелось от него… большего. Больше, чем я желал от кого-либо другого за всю свою жизнь. И взять это было бы проще простого, потому что Джо отдал бы мне все, что у него есть.

Но я не мог. Пока нет. Вероятней всего, я уже был на пути к прощению, если еще осталось что прощать, но пока не достиг этой финальной точки.

И мне по-прежнему следовало думать об интересах стаи. О территории, которую нужно защищать.

Говорить совсем не хотелось.

Но я должен был.

— Джо, — нарушил я тишину.

— Да, Окс, — отозвался он, и на мгновение у меня перехватило дыхание, потому что за все время, что представлял его рядом, здесь, в своей постели, я даже не ожидал, что это будет именно так.

Должно быть, Джо уловил как у меня зачастило сердце, потому что прижал ладонь к моей груди. Угол оказался неудобным, ему не хватало места, чтобы надавить слишком сильно, но я знал, что он делает.

Сердцебиение постепенно замедлилось. Успокоилось.

— Мне нужно знать, — наконец произнес я.

Джо что-то тихо промычал, глаза его сверкнули.

— Он идет сюда.

— Да.

— Снова.

— Да.

— Почему?

Зубы Джо стали острее.

— Потому что он всегда так делает. Он больше не ведет себя рационально. Ричард окончательно растворился в своем волке. Вряд ли он даже помнит, каково быть человеком. Волк, он… думает иначе, Окс. Мы все еще остаемся собой. Но когда обращаемся, когда меняемся, рациональность отходит далеко на второй план. Все сводится к базовым инстинктам. Восприятие становится черно-белым. Именно наша человеческая сторона различает все оттенки серого. Он утратил этот образ мышления. Отказался от своей человечности, потому что обвиняет людей в истреблении своей семьи. И ему этого достаточно, не обязательно все усложнять.

— Почему сейчас?

Я ощутил, как когти Джо впились мне в грудь через рубашку, но взгляд оставался прикован к моим глазам.