Волчья сотня

Софья Павловна за это время успела причесаться и накинуть черную шаль, которая выгодно оттеняла ее фиалковые глаза и пепельные волосы. Она была бледна и показалась Борису похудевшей и ужасно красивой.

— Я рада вас видеть в добром здравии, — робко нарушила Софи затянувшееся молчание. — Хотя, — она показала на его руку, висевшую на повязке, — вы ранены?

— Пустяк! — с самодовольством, опять удивившим его самого, поспешил заверить Борис.

Он вгляделся в нее внимательнее и поразился происшедшей в ней перемене. Шаль не скрывала скромное серое платье с глухим воротом, на руке, которую Софи подала ему как бы даже с неохотой, Борис не заметил ни одного кольца. Изменились также ее духи. Раньше от красавицы Софи исходил бодрящий пряный аромат. Этот запах пьянил, и недаром свел он с ума полковника Азарова. Теперь же от Софи скучно пахло лавандой.

— Хм, — Борис помолчал и откашлялся, — не знаю, право… но… примите мои соболезнования по поводу смерти вашего… вашего, в общем, по поводу смерти полковника Азарова, — выпалил он и вздохнул с облегчением. — И я тоже безумно рад вас видеть! — добавил он не столь официально.

Софи молча наклонила голову, потом сказала:

— Боюсь, что я нынче плохой собеседник. Героя нужно встречать не так.

— Но я вовсе не претендую на славу героя, — возразил Борис, — вот Азаров…

— Вы потом мне расскажете подробно, — живо прервала его Софи, — мы с вами встретимся и поговорим. Что вы так смотрите на меня? Это своего рода траур, — пояснила она, указывая на платье. — Теперь уже не для кого наряжаться, да и Анна Евлампиевна болеет… Вы удивлены видеть меня такой? — добавила она.

— Очень, — честно признался Борис, — я никогда не думал, что вы были настолько привязаны к Азарову. — В его голосе прозвучали ревнивые нотки, что не укрылось от внимательного слуха Софьи Павловны.

— В такое страшное время женщине плохо одной, и начинаешь ценить верность и преданность, только когда их потеряешь навсегда. — Голос ее дрогнул.

Борис с испугом отшатнулся — он подумал, что прелестная Софи сейчас разрыдается в его объятиях. Как бы она ему ни нравилась, такого испытания он не выдержит. Но глаза ее были сухи.

— Ну же, дорогая, — воскликнул он, взяв ее руки в свои, — выше голову! Возьмите себя в руки. Я вас не узнаю! Осушите ваши слезы, иначе эти дивные фиалковые глазки поблекнут, ведь соленая вода очень вредна для лилового цвета.

— Вы думаете? — Софи встревоженно наморщила носик. — Ох, друг мой, — на миг глаза ее заблестели по-прежнему, — как же я рада, что вы вернулись живым! Вы, конечно, можете мне не верить, — заторопилась она, видя, что Борис прищурился скептически, — но это ужасно, когда умирают такие молодые… Но вряд ли вам интересно со мной, вы мне совершенно ничем не обязаны и можете больше не приходить, — закончила она довольно сухо, при этом нижняя губка чуть надулась, а фиалковые глаза смотрели в сторону с подчеркнутым равнодушием.

Софья Павловна была большим мастером своего дела, потому что Борис, услышав такие сухие ее речи, немедленно заинтересовался и расхотел уходить. Ее же интересовал на данный момент только один вопрос: если княгиня решилась отдать картину на добрые дела, то отдала ли она ее Борису или оставила пока у себя? Она успела поразмыслить, пока не пришел Борис, и решила, что на нужды церкви княгиня картину отдавать не будет — она не была слишком религиозной, к тому же еще перед болезнью отчего-то рассорилась с местным батюшкой. Что-то подсказывало Софи, что и на нужды Белой армии княгиня отдавать картину не собирается. Стало быть, она завещает шедевр своему родственнику Ордынцеву, с тем чтобы он поступил с наследством по княгининому наказу. Борис вышел от княгини с пустыми руками, но это еще ни о чем не говорит. Софи видела его мельком до того, как он попал к княгине, и тогда у него тоже не было в руках никакого свертка. А это значит… Софи сбросила с плеч отвратительную черную шаль и села в кресло, призывно улыбаясь Борису.

— Вот так-то лучше, — обрадовался он, — такой вы мне больше нравитесь.

Он поискал глазами стул, чтобы сесть с ней рядом, но она привлекла его к себе, так что пришлось опуститься перед креслом на колени.

«Вот так и Азарову она голову морочила», — сердито подумал Борис.

Но фиалковые глаза, осененные темными ресницами, смотрели так завлекающе, что сердиться на прелестницу стало совершенно невозможно.

«В конце концов, Азаров ведь свое получил, — лениво размышлял Борис, легонько касаясь губами тонких пальчиков, — так почему бы и мне не попытаться…»

Они с Софи были знакомы еще раньше, до Азарова. Она всегда ему нравилась, и она тоже еще там, в Феодосии, давала ему понять, что была бы не против… Война войной, а без любви жить тоже нелегко.