Волчья сотня

Конь в сторонке делал вид, что щиплет травку, но искоса наблюдал за людьми. Подпустил на три шага, заложил уши, лягнул ногами в их направлении и отбежал дальше. Так повторилось несколько раз, наконец конь утомился, или ему просто надоела такая игра, и он дал Тетере себя поймать. Казак повел его к яблоне. Конь по дороге несколько раз вставал на дыбы и нес казака по воздуху. Потом опускался и шел по земле, потом снова дыбил.

Когда лошадь, которую ведешь в поводу, встает на дыбы, нужно повиснуть у нее на оголовье. Ей становится тяжело, и она опускается на землю.

Наконец с помощью Саенко Тетеря привязал коня к яблоне и как следует отходил его плетью. Потом они вдвоем стали его седлать. Сразу было видно, что его прежде никогда не седлали. Жеребец был за оголовье привязан к яблоне, Саенко закидывал седло на спину, а Тетеря должен был передать ему подпругу под животом жеребца. Конь вырывался, крутился вокруг дерева, седло валялось в траве, но все же вдвоем оседлали его, отвязали и вывели на дорогу. Тетеря сел в седло и крикнул Саенко:

– Пускай!

Жеребец прыгнул и помчался в облаке пыли. Конь скакал, казак его нахлестывал, наконец жеребец начал понемногу уставать. Тетеря перевел его на рысь и стал с ним разговаривать. Конь дрожал и был весь в мыле. Потом казак перевел его на шаг, похлопал по шее и повел к дому. Конь навострил уши, слушал, что говорит ему человек. Он явно сдался.

Вернулись шагом, Тетеря расседлал коня, протер ему спину соломой. Конь смотрел на нового хозяина виновато, но с явной хитрецой. Тетеря вытер пот со лба и облегченно вздохнул:

– Ну, спасибо, тебе, земляк, без тебя нипочем бы я с эфтой холерой не справился! Не лошадь, а Петлюра форменный!

– Ничего коник, уважительный, – покачал головой Саенко, – стати у него хорошие, только сердит на кого-то. Видать, хозяин у него дурак был, обижал животную.

– Закурим, землячок? – Тетеря протянул Саенко вышитый кисет.

– Это отчего же нет, это мы завсегда не против. – Саенко неторопливо смастерил самокрутку, прикурил от тетериного огонька и затянулся. – Хорош табачок, так и продирает! Нет, коник ладный, зря ты его ругаешь, к нему только подход нужно найти. Животная – она понимает: когда ты к ней с добром, так и она к тебе по-хорошему…

– Это ты точно говоришь, земляк. – Тетеря закашлялся от крепкого табаку, отдышался и продолжил: – Вот хоть взять – помнится, вороной с белым чепраком был, Буян, – уж на что злющий конь был, никого к себе не допускал, окромя хозяина, так и то…

Саенко, услышав про вороного Буяна, насторожился, он помнил, как говорили об этом коне Горецкий с Ордынцевым. Он не стал торопить Тетерю, чтобы не спугнуть его, а спокойно курил, ожидая, пока казак сам продолжит. Так оно и вышло.

– Выпил я как-то лишку, да и сморило меня. Заснул я на конюшне – мы в деревне тогда стояли, лошадей поставили на конюшню к мужику богатому, – так заснул я, это, и просыпаюсь, слышу – двое разговаривают. Я лежу на сене, им меня не видать, а я их вижу. И гляжу – Пряхин это, Никифор, коновод. И с ним драгун один. Драгун Пряхину-то и говорит: «Ты, братец, лошадей хорошо понимаешь, ты меня научи, как бы мне к этому дьяволу, Буяну, подход найти. А то я с хозяином его поспорил, чтобы, значит, поменяться с ним конями на один день и что я с Буяном его справлюсь».

Это, значит, драгун Пряхину говорит, а Пряхин-то отвечает, что, мол, ваше благородие, так и так, со всем нашим удовольствием я вас научу и все вам обскажу, как того Буяна укоротить, только, сами понимаете, хорошо бы по такому случаю получить на водку. Ну, драгун тут ему – мол, не обижу, не сумлевайся, будет тебе и на водку, и на закуску, только ты научи меня этакой хитрости, чтобы Буян меня до себя допустил. И еще, говорит, я тебя Христом-Богом прошу, чтоб никому ты про наш разговор не сказывал, чтобы до штабс-капитана это не дошло…

– До кого? – переспросил заинтересованно Саенко.

– До штабс-капитана. Этого Буяна хозяин-то штабс-капитан был… как уж его… Коноплев… да нет, Коновалов. С этим-то штабс-капитаном драгун, видать, и поспорил.

– Ну-ну, – поощрил рассказчика Саенко, – и что же, научил его Пряхин, как с тем вороным совладать?

– Да, видать, научил, потому как Пряхин на тот вечер пьянехонек ходил, да и меня угостил – хороший мужик был, царствие ему небесное.

– А как же он научил того драгуна, какую ему хитрость устроить?

– Да, понимаешь, земляк, они в сторонку отошли, и я уже не слыхал, больно тихо говорили, а потом вовсе из конюшни вышли, так что врать не буду. А только дал драгун Пряхину на водку, значит, научил его Никифор какой хитрости.

– А когда же это было, ты не помнишь?

– Как не помнить! После того на другой день как раз такой страшный бой был, какого я и не упомню! Чудом я живой остался! Да еще, может, десяток-другой… Это со всего-то отряда, почитай, больше тысячи народу положили! А ты, земляк, кури, не стесняйся. – Тетеря снова протянул Саенко свой кисет.

– Вот, значит, какие дела… – протянул Саенко, колдуя над новой самокруткой, – а драгуна-то того тоже на другой день убили?