Волчья сотня

От патруля он убежал, от солдат тоже. Но от всех не убежишь – подстрелят. Надо где-то переждать до утра, потому что если сейчас выбираться из города, то наверняка на всех выходах стоят патрули, без документов не пропустят. Очень не хватало Саенко с его природной сметкой – он-то легко бы нашел, куда спрятаться в ночном городке…

С такими мыслями Борис свернул в темный переулок, где стояли в ряд покосившиеся сараи, и заметил, что на одном из них замок висит только для видимости. Он тихонько приоткрыл дверь и нырнул в темноту. Пахло в сарае преотвратно – но в его положении выбирать не приходилось: лишь бы нашлась нора, где можно было переждать и собраться с силами. Однако не успел Борис устроиться на земляном полу, как рядом послышался негромкий хрипловатый голос:

– А ведь ты, дяденька, охвицер.

– Кто тут еще? – прошептал Борис, хватаясь за револьвер.

– Я это, Миколка Щербатый.

– И что же ты тут делаешь, Миколка Щербатый? – Борис успокоился немного, сообразив, что рядом с ним ребенок – мальчишка лет двенадцати.

– Что делаю – ночую, – сварливо ответил мальчишка.

– Ну и ночуй, а мне не мешай.

– Тогда, дяденька, угости папироской.

– Нету у меня папирос. И вообще, маленьким курить вредно.

– Ишь какой доктор нашелся! А я только с виду такой маленький, а на самом деле мне уж четырнадцатый год пошел!

– Ну, все равно папирос нету, – отмахнулся Борис.

На некоторое время в сарае наступила тишина, и Борис начал уже задремывать, как вдруг рядом опять послышалась возня, и тот же самый голос снова произнес:

– Определенно, дяденька, ты охвицер.

– С чего ты взял, Миколка?

– С чего, с чего – я вас, гадов, носом чую, от вас пахнет не как от простого человека.

– Ну, это ты зря. Здесь в сарае никаким благородным офицером и не пахнет – вонища стоит несусветная.

– А чего же ты, дяденька, в сарае тогда ночью прячешься?

– А ты чего прячешься? – ответил Борис вопросом на вопрос.

– А я прячусь, – Миколка шмыгнул носом, – я прячусь от чекистов. Они нашего брата, беспризорника, ловят и стреляют. Нас шестеро было – я, Жбан, Лешка Косой, Миха, Шкилет и Сявка. Мы вместе кормились – когда на щипок, когда пьяного обшмонаем, а когда и скок провернем. Хорошо жили. А третьего дня у станции в облаву-то и попали. Чекисты нас, малолеток, отдельно посадили – говорят – повезем в приют, кормить будем. Шкилет-то и рад – он за кормежку куда хочешь пойдет. Ночь в каталажке просидели – утром повели нас в машину, – настоящая, «паккард» называется, – в голосе Миколки прозвучало самое настоящее восхищение, – говорят, что в приют повезут. Тут я вывернулся, одного между ног звезданул, на карачки, прополз – и тикать. Они – догонять, один даже из шпалера шарахнул, да я шустрый – раз-раз и смылся. А потом спрятался за сараями, смотрю – едет «паккард», тот самый, и едет прямо в Ольховую Балку. А в Ольховой Балке чекисты к Духонину отправляют…

– Куда-куда? – поразился Борис.

– Будто сам не знаешь, куда, – презрительно процедил Миколка. – В расход!

– Детей? – недоверчиво спросил Борис.

– Сам ты дите! – разозлился его собеседник и добавил с гордостью: – Мы не дети, мы – малолетние преступники!

– Однако ты, брат, того… загнул маленько насчет того, что в расход… мало ли какой дорогой ехали, может, в приют в ту же сторону надо…

– Ага, а через полчаса в Ольховой Балке отчего, интересно, пулемет строчил?

– Откуда я знаю? – рассердился Борис.

– Ты не знаешь, а я знаю, – стоял на своем Миколка, и непонятно было, сочиняет он или говорит чистую правду, – а только пропали ребята, и как я теперь кормиться буду – не имею понятия. Но ватаг везде много, так что пристроюсь куда-нибудь. А в приют я все равно не пойду, там воспитывают и в школу ходить заставят, а я этого страсть не люблю. А ты, дяденька, зачем здесь прячешься?

– А тебе что за дело, кто я такой и зачем прячусь? Ты сам от чекистов хоронишься!

– Это – дело разное, – солидно разъяснил Миколка. – Я – малолетний преступник, а ты – классовый враг. Я вашего брата, офицера – ух как ненавижу! Был бы шпалер у меня – застрелил бы!

– С чего это ты злющий такой? – удивился Борис. – Что я тебе плохого сделал?

– Чего – ничего! – пробасил Миколка. – Того и сделал, что от рожденья ты мне – классовый враг.

– Говорил, что в школу ходить не хочешь, а сам вон какой политически подкованный, – поддразнил Борис.

Он пошарил в кармане и нашел два куска сахару, что остались у него от продуктов, которые дал им на дорогу Борисоглебский.

– Ладно, враг, – примирительно сказал Борис и протянул в темноту сахар, – вот возьми и спи уже.

Беспризорник похрустел в темноте, повозился немного и затих. Вскоре раздалось его мерное посапывание. Во сне он придвинулся поближе к Борису и приткнулся к его боку. Борис снял кожушок и прикрыл полой спящего классового врага, потом и сам заснул.