Волчья сотня

Софья Павловна к тому времени успела причесаться и накинуть черную шаль, которая выгодно оттеняла ее фиалковые глаза и пепельные волосы. Она была бледна и показалась Борису похудевшей и ужасно красивой.

– Я рада вас видеть в добром здравии, – робко нарушила Софи затянувшееся молчание. – Хотя, – она показала на его руку, висевшую на повязке, – вы ранены?

– Пустяк! – с самодовольством, опять удивившим его самого, поспешил заверить Борис.

Он вгляделся в нее внимательнее и поразился происшедшей в ней перемене.

Шаль не скрывала скромное серое платье с глухим воротом; на руке, которую Софи подала ему как бы даже с неохотой, Борис не заметил ни одного кольца. Изменились также ее духи. Раньше от красавицы Софи исходил бодрящий пряный аромат. Этот запах пьянил, и недаром свел он с ума полковника Азарова. Теперь же от Софи скучно пахло лавандой.

– Хм, – Борис помолчал и откашлялся, – не знаю, право… но… примите мои соболезнования по поводу смерти вашего… вашего, в общем, по поводу смерти полковника Азарова, – выпалил он и вздохнул с облегчением. – И я тоже безумно рад вас видеть! – добавил он не столь официально.

Софи молча наклонила голову, потом сказала:

– Боюсь, что я нынче плохой собеседник. Героя нужно встречать не так.

– Но я вовсе не претендую на славу героя, – возразил Борис, – вот Азаров…

– Вы потом мне расскажете подробно, – живо прервала его Софи, – мы с вами встретимся и поговорим. Что вы так смотрите на меня? Это своего рода траур, – пояснила она, указывая на платье. – Теперь уже не для кого наряжаться, да и Анна Евлампиевна болеет… Вы удивлены видеть меня такой? – добавила она.

– Очень, – честно признался Борис, – я никогда не думал, что вы были настолько привязаны к Азарову, – в его голосе прозвучали ревнивые нотки, что не укрылось от внимательного слуха Софьи Павловны.

– В такое страшное время женщине плохо одной, и начинаешь ценить верность и преданность, только когда их потеряешь навсегда, – голос ее дрогнул.

Борис с испугом отшатнулся – он подумал, что прелестная Софи сейчас разрыдается в его объятиях. Как бы она ему ни нравилась, такого испытания он не выдержит. Но глаза ее были сухи.

– Ну же, дорогая, – воскликнул он, взяв ее руки в свои, – выше голову! Возьмите себя в руки. Я вас не узнаю! Осушите ваши слезы, иначе эти дивные фиалковые глазки поблекнут, ведь соленая вода очень вредна для лилового цвета.

– Вы думаете? – Софи встревоженно наморщила носик. – Ох, друг мой, – на миг глаза ее заблестели по-прежнему, – как же я рада, что вы вернулись живым! Вы, конечно, можете мне не верить, – заторопилась она, видя, что Борис прищурился скептически, – но это ужасно, когда умирают такие молодые… Но вряд ли вам интересно со мной, вы мне совершенно ничем не обязаны и можете больше не приходить, – закончила она довольно сухо, при этом нижняя губка ее чуть надулась, а фиалковые глаза смотрели в сторону с подчеркнутым равнодушием.

Софья Павловна была большим мастером своего дела, потому что Борис, услышав такие ее речи, немедленно заинтересовался и расхотел уходить. Ее же интересовал на данный момент только один вопрос: если княгиня решилась отдать картину на добрые дела, то отдала ли она ее Борису или оставила пока у себя? Она успела поразмыслить, пока не пришел Борис, и решила, что на нужды церкви княгиня картину отдавать не будет – она не была слишком религиозной, к тому же еще перед болезнью отчего-то рассорилась с местным батюшкой. Что-то подсказывало Софи, что и на нужды Белой армии княгиня отдавать картину не собирается. Стало быть, она завещает шедевр своему родственнику Ордынцеву с тем, чтобы он поступил с наследством по княгининому наказу. Борис вышел от княгини с пустыми руками, но это еще ни о чем не говорит. Софи видела его мельком до того, как он попал к княгине, и тогда у него тоже не было в руках никакого свертка. А это значит… Софи сбросила с плеч отвратительную черную шаль и села в кресло, призывно улыбаясь Борису.

– Вот так-то лучше, – обрадовался он, – такой вы мне больше нравитесь.

Он поискал глазами стул, чтобы сесть с ней рядом, но она привлекла его к себе, так что пришлось опуститься перед креслом на колени.

«Вот так и Азарову она голову морочила», – сердито подумал Борис.

Но фиалковые глаза, осененные темными ресницами, смотрели так завлекающе, что сердиться на прелестницу стало совершенно невозможно.

«В конце концов, Азаров ведь свое получил, – лениво размышлял Борис, легонько касаясь губами тонких пальчиков, – так почему бы и мне не попытаться…»

Софи всегда ему нравилась, и она тоже еще там, в Феодосии, давала ему понять, что была бы не против… Война войной, а без любви жить тоже нелегко.

Он положил голову на колени Софи и предался блаженной истоме, чувствуя, как нежные пальчики перебирают волосы на затылке. В его отуманенную голову не пришла здравая мысль, что полковник Азаров добился благосклонности Софи только потому, что ей было нужно получить от него кое-какую информацию, и что если сейчас Софья Павловна так благосклонна к нему, к Борису, то, стало быть, ей и от него что-то нужно?