волчья жизнь, волчь законы...

Рота между тем жила своей жизнью. Солдаты мылись после наряда в умывальнике. Ким с книгой в руках лежал на койке. Сержант Ржавин с Куриленко развернули доску и принялись рубиться в нарды.

Штырба с Найдой сходили во 2-ую ТР, взяли у них штангу и, выстроив в ряд четыре табуретки, по очереди, лёжа на табуретках, стали «качать грудь».

Дробышев, Вербин и Вдовцов ушли в бытовку – так в армии называлась комната, где солдаты стриглись, гладили форму и делали другие свои нехитрые бытовые дела.

Старослужащий Стецко умел необыкновенно хорошо рисовать. В армии он научился делать татуировки и сейчас при помощи своего ремесла жил неплохо. Арбузов сегодня получил почтовый перевод из дома. Он уговорил Стецко, чтобы тот выколол ему на плече череп на фоне эмблемы ВВС. Стецко согласился, и сейчас он стоял в бытовке, держа в руках машинку, сделанную из электробритвы, аккуратно выводил контуры черепа на смуглом, крепком плече у Арбузова.

Арбузов дважды писал своей матери, чтоб она ни в коем случае не высылала ему в армию денег первые полгода, так как их всё равно отберут деды. Но мать – всегда есть мать. Заботясь о собственном чаде, она, выслав почтовым переводом деньги, совершенно не понимала, что проявляет заботу о благе других. Если б Арбузов не договорился со Стецко, то деньги достались бы сержанту Ржавин и рядовому Куриленко. Несмотря на то, что в РМО было шесть «дедов», всей «политикой» заправляли Ржавин и Рыжий. При каждой возможности они «кидали» свой собственный призыв, и деньги, наверняка, достались бы им, так как почтовый перевод, который принёс писарь из штаба части, попал в руки вездесущего сержанта Ржавин. Но Арбузов, знавший заранее через письмо от матери об этом переводе, накануне получения договорился со Стецко, и теперь Куриленко и Ржавин душились от злобной зависти.

– Эти бабки мои, – решительно сказал им Стецко, когда Арбузов вернулся с почты и положил деньги на табуретку, а Куриленко с Ржавин хотели их забрать и поделить.

– С какого лешего они твои? – с недовольством спросил Куриленко.

– Потому как у нас с Арбузовым был договор. Я ему набиваю масть, а он мне за это платит лэвэ. Вы думаете, ему прислали бы с дома лэвэ, если б он не попросил родоков? Хрен с два! Ты, Рыжий, сам, вспомни, свою молодость, как ты писал родокам, чтоб они тебе не высылали бабло, пока в части есть деды. Или такого не было?

Куриленко промолчал. В словах Стецко была правда. Сержант Ржавин, с завистью глядя на деньги, с напускным равнодушием лениво бросил:

– Ладно, забирай. Только, если «гусям» ещё придёт перевод, ты на «общак» не претендуешь.

– Добро, – улыбнулся Стецко. – Только общака больше не будет, – насмешливо добавил он.

И на немой вопрос Ржавин пояснил:

– Не надо наших гусей держать за идиотов. Пока мы не уволимся, им почтовые переводы из дома не придут. А вот когда мы будем мчаться в поезде, вот тогда-то они напишут: «Дорогие предки! Деды уволились. Деньги можно высылать!»

Он сходил в каптёрку и достал из «нычки» машинку. Татуировки в армии делать запрещалось, и офицеры, как могли, пресекали это дело, отбирая машинки и тушь и сурово наказывая мастеров татуировок. Несмотря на это, на теле то одного, то другого солдата появлялись новые татуировки. «Наколки» были в моде.

Стецко заперся с Арбузовым в бытовке. Остальным «гусям» было любопытно посмотреть, и они просили разрешения их впустить.

Стецко их впустил, и «гуси», обступив его и Арбузова, восхищенно наблюдали за процессом работы. На плече Арбузова уже был чёткий контур черепа, обозначены глубокие глазницы, носовые впадины, оскал улыбки…

Стецко понапрасну «гусей» никогда не трогал, бил их редко, только за «залёты».

За это Арбузов его не уважал. Арбузов вообще признавал только тех, в ком чувствовал силу. Он знал, что с Куриленко и Ржавин ему не справится. Но Кима, Стецко, Рудого, Лопатина (ещё один «дед» РМО) он мог свободно забить «раз на раз». Арбузов ждал, когда уволят Рыжего и Ржавин, тогда он остальных «дедов» будет «кидать».

Жужжала бритва. Стецко выводил контур эмблемы ВВС – перекрещенные крылья и винт…

* * *

Коптёрщик 2-й ТР роты младший сержант Сагалов был земляком сержанта Ржавин. Оба из Киева, одного призыва, за полтора года совместной службы они крепко сдружились. Сержант Ржавин вечерами, после возвращения с ГСМ, обычно сидел у земляка в каптёрке. Они баловались чайком с печеньем.

Вот и сегодня вечером он сидели вместе. У Сагалова было копчёное сало, банка сгущёнки, батон. Он выложил добро на стол и угостил земляка.

– Ну что там, слышно?.. Нескоро тебя будут увольнять?

– Ротный обещал на той неделе. Но ты ж его знаешь…

– Один чёрт, до Нового года уволят.

– Да нет. Лично я Новый Год собираюсь встретить дома, – отвечал Ржавин. – Да и по–любому ротный уволит меня раньше остальных. Вот на Рыжего он зуб имеет, а на меня нет. Дело даже не в ротном, а в Лукаше

– Ну а Лукаш что?

– Он мой непосредственный начальник. Как он решит, так и будет.

– Ну, так ты пошевели его. «Товарищ капитан, нельзя ли пораньше. Я вам магар соображу». Что ты, как маленький, первый день на службе?