волчья жизнь, волчь законы...

– Во влип, мазуты ещё здесь не хватало, – подумал вслух Дробышев. В этот момент ему надо было поворачиваться и делать ноги, но он стоял потерянный.

– Прапорщик Соловенко, – отрекомендовался старший патруля. – Ваши документы?

Дробышев покорно достал военный билет, протянул прапорщику.

– А увольнительная?

– Нету, – был растерянный ответ Дробышева.

– Тогда пройдёмте, – прапорщик положил военный билет Дробышева себе в шинель. Два солдата обступили нарушителя с обеих сторон.

Дробышева отвели в комендатуру. Патруль отдал его документы коменданту и пошёл обратно в город ловить других нарушителей.

Помощник военного коменданта худой усатый прапорщик отругал Дробышева, прочел ему лекцию о недопустимости самовольного оставления части и, указав на курилку, велел дожидаться своей дальнейшей участи.

Через полчаса за Дробышевым пришёл старшина, вызванный по телефону помощником коменданта. Прапорщик Коломиец расписался в журнале, забрал военный билет Дробышева и, окликнув своего подчинённого, повёл в часть.

Комендатура от части находилась минутах в пятнадцати ходьбы.

Дорогой потребовал:

– Ну, росповидай, як дило було.

– Товарищ прапорщик, ну вы понимаете… Так получилось. Хотелось курить. А сигарет не было. Я – в магазин, а там их тоже нет. Тогда я пошёл к ларькам, а тут на тебе… патруль!

– Ну-ка, покажи цыгарки?

Дробышев достал из кармана купленную пачку. Другой у него не было.

– И давно ты став курыты «Winston»? – внимательно глядя на него, насмешливо сказал Нытик.

Дробышев молчал. Ему нечего было сказать в своё оправдание.

– Кому цыгарки нэс?

– Не скажу, – насуплено сказал Дробышев.

– Напэвно, Куриленко послав?

– Нет, не он.

– А хто?

– Не скажу.

Старшина, понял, что Дробышев не собирается ему сдавать «дедов», не стал настаивать. Остальную дорогу они шли молча.

…В дивизии они разошлись. Старшина, велев Дробышеву идти в казарму, сам пошёл к жене, которая работала в строевой части, заместителем у капитана Загородного. Вернувшись в казарму, Дробышев рассказал «дедам» о своих приключениях. Он думал, что его за это накажут, но Стецко спокойно сказал:

– Ладно, бывает. Завтра купишь другую. Главное, не вздумай стукнуть ротному.

После ужина ротный вызвал Дробышева в каптёрку. На столе у него лежала знакомая нераспечатанная пачка «Winston».

– Товарищ капитан, рядовой Дробышев по вашему приказанию прибыл!

– Иди сюда. Присаживайся, – ротный, указав глазами на табуретку, вынул изо рта окурок и, вдавив, потушил его в банке из-под шпрот.

Дробышев сел напротив стола. Молча ждал.

– Ну… рассказывай, кто именно из дедов отправил тебя за сигаретами? – капитан Иголка глядел на солдата пронзительно и сердито.

Дробышев, уперев взгляд в пол, насуплено молчал.

– Я тебе даю слово, о нашем с тобой разговоре никто не узнает. Эта информация мне нужна для себя.

Иголка для себя уже решил заранее, что старослужащего, пославшего сегодня Дробышева в самоволку, отправит на «дембель» в последнюю очередь, под самый Новый год.

– Извините, товарищ капитан, не скажу. Я – не стукач.

– Слушай, что вы все на фене общаетесь? «Стукачи», «шакалы», «куски»… Это ж язык уголовников!

Дробышев насуплено молчал.

Разговор продолжался ещё минут пять, но ротный так ничего не добился.

– Ладно, иди.

Впрочем, в информаторах капитан Иголка недостатка не испытывал. Ему постоянно «подстукивали» Найда и Штырба, Рудый и Комари.

Глава 24

Каждое воскресенье после завтрака личный состав батальона водили в клуб. Обычно по видеомагнитофону крутили какой-нибудь фильм, в основном американские боевики, или проводили какое-нибудь мероприятие.

Здание клуба было старое, требовало серьёзного ремонта. На потолке желтели ржавые разводы, местами осыпалась штукатурка. На стенах в двух местах были тонкие трещины, кое-где отлупилась краска. Устойчивый держался запах сырости. Полы были досчатые, старые.

Однажды капитан Черноситов, заместитель командира РМО по воспитательной работе, решил прочитать лекцию из гражданского права на тему вступления в наследство.

Капитан Черноситов заметно выделялся среди офицерского состава части. Он был единственным из офицеров, кто решил получить второе высшее образование. Окончив в свое время военное училище, Черноситов отслужил в Армии около десяти лет. Он видел, что гражданское общество относилось к Армии, мягко говоря, не совсем уважительно. Точнее не само общество, а гражданская власть. Прежде всего, это выражалось в том, как власти проявляли заботу о социальной защищенности офицерского корпуса своей армии: жалование оставляло желать лучшего, квартирный вопрос после 1991 года решался крайне плохо, гражданские журналисты, в основном представители либеральной прессы, военных постоянно поливали грязью, костерили на чем свет стоит, обвиняя во всех смертных грехах, мусолили тему «дедовщины».