В одно из мгновений, давно потеряв счёт времени, я увидела Гордея. Так, будто подняла из глубокого отчаяния глаза к небу и явился мне лик божественный.
– Я тут, Жгучка. – Он прижался своим лбом к моему, судорожно поддерживая за плечи. Его руки тряслись. – Всё закончилось. Отдохни.
Потом чьи-то голоса, стук. Гордей отворачивается.
– Нет! – Кричит кому-то. – Оставь меня!
Голоса уговаривают. Кажется, это Всеволод и какие-то женщины.
– Я не оставлю её.
– Тебе нужен лекарь. – Говорит Ярый и меня снова выгибает дугой. Когда это прекратится? Когда?
– Отвали! – Грубо отвечает Гордей.
Но он жив. Это всё, что имеет значение. Что бы ни множилось во мне, что бы ни мучило, оно успокоилось, утихомирилось от его близости, ушло в глубину.
И наступил покой.
Глава 11
Открыла я глаза в деревянной избе. Низкий потолок, просторная горница, вокруг множество свечей, потрескивающих и трепещущих на сквозняке. Так тихо…
Боли нет.
Надо сесть, ощупать себя. Пальцы двигаются, они не сломаны. Тело на месте – руки, ноги, спина, всё на месте, целое и невредимое. Ни одного синяка на коже. Где? Где это всё? Меня наружу выворачивало, а следов нет. Кости словно раздробило, но они целые. Неужели сон?
Но... Гордей! Того ужаса мне не забыть!
– Жгучка.
Малинка подбирается ближе, на ней лица нет. Наверное, сидела рядом, а я даже не заметила. Она так осторожно наклоняется, будто даже воздух в комнате нельзя тревожить.
Хочу дотронуться до неё, убедиться, что она настоящая, живая, но сестра вздрагивает, почти невидимо отодвигаясь. На миг, но я вижу!
– Ты чего?
– Ты оборотень, Жгучка.
По её лицу текут слёзы, и видеть такие тихие, отчаянные слёзы близкого человека страшно. Пальцы цепляются за край кровати, подальше от неё.
– Я?
Мой голос слабый, ни тени протеста. К чему споры? Я помню. Я проткнула клыками язык и чувствовала, как по горлу течёт кровь. Мои когти вонзались в землю так, что я слышала, как она скрипит. Тело рвало, кости ломались, как будто становилось другой формы.
Я становилась другой.
Всхлипнув и резко утеревшись, Малинка отодвигается и уходит.
– Я позову его.
Глупо спрашивать, кого. Кровь словно кипящая вода окрашивает кожу. Я смотрю на дверь с замирающим сердцем, не в силах понять, что происходит. Но я жду… я жду.
То, что случилось… там была битва. Там кто-то умер. Там были волки, которые превращались и шли за ним. Шли за ним…
Дверь открылась быстро, а в остальном он будто и не спешил. Плотно закрыл дверь, осторожно подошёл, еле шаркающий звук сделал тишину ещё более яркой.
Его бок был перебинтован, и левая рука висела на перевязи, и ещё он сильно хромал.
Но был жив!
Осторожно сел на табурет. Почему-то очень далеко, не достать рукой. Почему? Гордей всегда пытался быть ближе, смотреть, прикасаться, просто быть возле. А теперь словно отдалился.
– Ты в порядке?
– Да. А ты?
– И я.
– Почему ты одет… по-дорожному?
– Не ходить же раздетым. Я… я должен извиниться, Жгучка. За всё.
От тихого хрипящего голоса душа ушла в пятки.
– За что?
Невольно хотелось зажмуриться, только не глазами, а ушами, чтобы ничего не слышать. Чтобы ничего не было!
– Ты ведь просто девчонка, которая жила себе в людской деревне и знать ничего не знала о войне со звериным народом. Я не должен был тебя… – Он покачал головой, его глаза стали тусклыми. – Мне не следовало тебя трогать. А теперь уже поздно. На нас идёт людское войско, а лесное заходит с севера. Отца осадили в крепости. Враги не успокоятся, пока не загонят нас в угол, пока не оставят от нас жалкую сотню-другую дикарей, вынужденных прятаться в лесу или болотах. Нет больше покоя на Звериной земле. Нет мира. И ты должна будешь через это пройти.
Боже, что в его взгляде за тьма!
– Расскажи мне, – попросила я. – Расскажи всё.
– Да, – он потеряно кивнул, – я расскажу. Меня зовут Гордей Дальногорный, я Вожак, сын Князя звериного народа и буду править этими землями после отца. Я из рода волков, из звериного рода. Ты – одна из нас. Ты, не сестра.
Что-то в горле задрожало, я сжала руки, чтобы не тряслись, а он даже не попытался сесть ближе и меня успокоить. Просто говорил – отстранённо, спокойно:
– Ты рысь. Мы предполагаем, в отца. Рыси считаются очень любвеобильными, твой отец мог долго путешествовать по людским землям в своё удовольствие и ни о чём не думать, ведь общие дети у нас с людьми рождаются крайне редко. Но видимо, это произошло. Скорее всего, твой отец даже не знает о тебе. А твоя мать пыталась тебя защитить, она заказала тебе оберег, который хранит, не даёт перекидываться. Это браслет на твоей руке.
Я невольно подняла руку и глянула на запястье – пёстрый браслет был на месте, выглядел как новый.
– Да, он. Браслет не даёт тебе… это потом. Но именно из-за него ты не смогла до конца перекинуться… вчера.
– Я пыталась перекинуться? – Шептала я. Зачем? Это и так понятно. Я пыталась перекинуться и пойти за ним. Помочь ему.
– Теперь самое сложное. – Он громко сглотнул, не поднимая глаз. – Ты хотела меня защитить.
– Да! Все они вчера встали на твою защиту.