— О нем… Я слышал твой с разговор, — ошарашил меня мужчина, заставляя замереть. Я ожидала его злости, но вместо этого он криво хмыкнул, как-то странно мечтательно протянув: — Так поступила бы Руби…
— Нельзя передавать стаю невменяемому человеку! Роман говорил, что именно Араш негласно причастен к доброй части покушений на тебя и… кхем… Руби! — возмутилась я, активно жестикулируя руками. Но, опомнившись, тут же одернула себя, выравниваясь по струнке. Сьюки никогда так не делала ранее, и мне не стоило.
— Ты презираешь меня, да? — больше констатировал Алекс, нежели спрашивал. И прежде чем я успела сказать хоть слово, тут же продолжил: — Я дорожу людьми, вверенными мне отцом, больше, чем собой. И поверь, долгое время рассчитывал все риски, возможности, итоги. Война – это способ манипуляции, сотни абсолютно невинных жертв. Люди воюют, чтобы померяться чле… половыми органами руками чистых и обычных граждан. Мне такое не надо. Я выбрал сдаться, но сохранить жизни людей.
Глядя на Алекса Кроуфорда, я верила в то, что он говорит. Мужчина был полон противоречий! Он тот, кто на смертном одре беспокоится за жизни других больше, чем за свою. Но он по-прежнему и тот, кто держал меня в страхе все это время.
И только в тот момент я с горестью поняла, что раздражает меня в этой ситуации больше всего! Алекс мил со всеми: от служанки с дворецким до Сьюки. Кроме меня, Руби.
Во мне проснулась странная обида и полное непонимание: чем я заслужила такое отношение? Будто ребенок, которого любят меньше, чем других братьев и сестер.
Стоило промолчать, так было бы разумно. Но внезапный порыв расставить все точки на «і» разрушил все мои старания быть незаметной:
— Зачем ты вел себя так с Руби?..
— Что? — немного растерявшись от такой резкой смены темы, Алекс повернулся ко мне, сфокусировав свой немного расплывчатый взгляд на моем лице. Его туловище было обнажено, по прессу стекали капельки пота, а грудь тревожно вздымалась. Явно данная тема радости ему не доставляла.
— Ты все понимаешь! — одернув руку, я вскочила на ноги, вымеряя шагами комнату. Мои руки были сложены на груди крестом, а слова вырывались рваными, эмоциональными фразами: — Черт, ты сделал все, чтобы… Руби тебя ненавидела. Все, Алекс! А теперь возмущаешься? Ждешь чего-то? Или ты хотел загладить цветочками изнасилование? Подарками – рабство? И, (о, мое любимое!) домом – ребенка, рождение которого даже не было согласовано?!
Я уставилась на Кроуфорда, который почему-то все это время молчал, глядя куда-то в стену. Черт, как же раздражало его безразличие даже в такой важный для меня момент! Придя сюда, я рисковала всем. Поставила свою свободу на кон ради здоровья альфы и его стаи. Даже речи не шло о том, чтобы бросить его и свалить. А он просто, мать его, молчал. Меня это убивало изнутри, вырезая сердце заживо.
В какой-то момент тишины я решила про себя, что хватит. Если раньше я могла прикрыться словом «заставили», то сейчас сама пришла. Сама виновата. Пора и честь знать.
Резко развернувшись, быстрым шагом направилась к двери, чтобы уйти прочь из этого дома раз и навсегда. Меня переполняли эмоции, где правила обида и моральная усталость. Но когда мои пальцы коснулись ручки двери, я услышала позади обрывистый шёпот:
— Черт, ты права… — выпалил Алекс, заставляя меня повернуться вполоборота. Теперь его рука закрывала лицо, он судорожно и остервенело натирал брови. Он явно нехотя говорил о том, что лежало на душе. Кроуфорд не привык делиться личным, я буквально выжала из него давлением. — Сперва это было какое-то странное желание доказать, где ее место. А после я вдруг понял, что доказываю не ей, а себе. Руби всегда было плевать… С каждым днем это бесило все больше, больше, больше, пока я не понял почему…. От этого сносило крышу, порой я не мог себя контролировать. Будто какой-то психопат, хотя, наверное, так и есть, правда? — он тяжело и протяжно вздохнул, набирая полные легкие кислорода. Все это походило на глубокую затяжку крепкой сигары. Посмотрев на меня, Алекс состроил извиняющуюся гримасу, прежде чем продолжил: — Я говорил это при нашей последней встрече и повторю снова, прости. Она понравилась мне сразу, при первой встрече. И дело далеко не в истинности, где грань животного и людского я мог различать с детства. Это было другое. Будто наваждение или удар молнии. А потом я помню, как стою у ее кровати, когда Руби спала, и с ужасом понимаю, что люблю человека, который меня ненавидит всей душой.
О. Боже. Мой.
Вот почему Сьюки пыталась свести счеты с жизнью. Вот почему…
Меня буквально парализовало, тело стало картонным, горло будто сдавил кто-то невидимый. Глаза стали по пять копеек, а во рту вертелось множество выражений и фраз, почти все они были некультурными.
— Оу… — наконец выдала я, под конец голос стал фальцетом. Не прошло и минуты, как снова повторила: — Оу-у-у…