Волчий мох

– Может, и не на месте, потому как вон чего натворил! – Демьян кивнул головой на сани. – И говори уж поточнее: не «мы» в шкуре бедняков, а вы! Я, слава богу, сбросил с себя эту шкуру.

Больше мужик ничего не сказал, промолчал. Ссориться с Демьяном ему не хотелось, мало ли. Поговаривают, что в старосты метит… А у хлопца и в самом деле противоречивая слава была. Да и в нужде вечной Асташонки живут, а ведь нужда-то эта так может за горло взять, что и до греха недалече. Но всё же не верилось заступнику, чтоб Ефимка Асташов пошёл на душегубство. Набедокурить, подраться – да, а вот на больший грех… Хотя… кто его знает. Как говорится, чужая душа – потёмки. Как бы то ни было, а селянское чутьё исподтишка шепнуло заступнику, что лучше уж помалкивать.

Ефимка наконец переборол в себе неуверенность и подошел к людям.

– Ну, рассказывай, – строго начал Демьян, – за что Буслаю темя разворотил? Небось на гроши позарился?

– К-какие гроши?! Какое т-темя?! Вы что несёте, дядька Д-демьян?! – аж заикаясь от возмущения, опешил хлопец.

– Ну, тогда рассказывай, что стряслось.

И Ефимка сбивчиво начал говорить. От сильного волнения речь получилась скомканной и слишком уж неправдоподобной.

– Брешешь, гадёныш… – усомнился Демьян. – Тень какая-то звериная, что-то мелькало, что-то пугало, а в итоге ничего не видел, ничего не слышал, и знать ничего не знаю! Так только в небылицах бывает. – Демьян сделал недолгую паузу и уже спокойно вынес своё умозаключение: – Кажется мне, всё ж придется тебе, хлопче, держать ответ за это злодеяние. А я уж постараюсь уверить в этом и урядника, и пристава, и пана Ружевича, и всех, кого надобно…

Вот тут сердце Ефимки екнуло по-настоящему, и зловещая догадка испугом резанула по сердцу: односельчане сейчас всю вину свалят на его бедовую голову! А причину этого злодеяния даже и искать-то не надо. Вот она! словно бельмо на глазу – бедность! И ещё Ефимке вдруг стало ясно, что такой поворот наверняка устроит многих. Многих, но не его, Ефимку Асташова!

Да-а, это тебе, парень, не соседские груши по ночам трясти и не могильный крест в полночь сооружать перед чьими-либо окнами из озорства. Тут уж недолго за чужое лиходейство и на каторгу, а то и на виселицу загреметь!

– Так я ж правду рассказал… Не я дядьку Буслая порешил… Вот те крест, истинную правду говорю! Я ж … – наскоро перекрестившись, начал было оправдываться хлопец.

– Ты нам тут не прикидывайся набожным! Знаем мы тебя! – грубо оборвал его Демьян. – Дома-то жрать нечего, а голод не тётка! Любой нищий ради краюхи хлеба на воровство пойдёт, а за целковый небось можно и в темечко тюкнуть… С кого-кого, а с тебя-то станется! Ты запросто такое можешь учинить! А?! Чего вытаращился да молчишь? Я кого спрашиваю, босяк христарадный?! – с оттенком злорадства донимал Демьян бедного хлопца.

От таких слов у того речь и вовсе отняло. Ефимка испуганно моргал и с мольбою оглядывал односельчан. Неужели все они тоже верят, что он мог такое сотворить?!

– Людцы милые… – наконец с огромным усилием выдавил он из себя, – да вы что?.. Неужто и взаправду так думаете?..

Но… все эти «людцы милые» потупили взгляды и упёрто молчали. Хотя большинство берёзовчан и относились к хлопцу благосклонно, но сейчас многие предпочли бы, чтоб виновником оказался именно он! Из двух зол селяне хотели иметь меньшее. Наивные! Может где-то от искажения истины и был бы прок, да только не в этом случае. И что бы берёзовчане ни помышляли, зловещая действительность всё равно не изменится и никуда не денется! Но селяне, похоже, уже готовы были ради своего спокойствия бросить судьбине подходящую жертву – сироту Ефимку Асташова. И догадывались ведь: напрасная будет жертва!

«Дорогие» земляки неловко топтались, совестно бросая косые взгляды друг на дружку. А у хлопца комок обиды подкатывал к горлу.

– Дядька Петро, – в крайнем волнении промолвил он, – ну вы ж меня лучше других знаете… Не мог я такое сотворить… Ну что вы молчите?..

– Дык, а я што… Я ж ничога… – испуганно втянул голову в плечи Петро, крестный Ефимки. – Я ж на тебя ничога не говорю…

– Ты народ не сбивай! – строго прикрикнул Демьян. – Твоя песенка спета… Что ж, видать, такова твоя участь, Асташонок… Это уж кому как: одним из огня да в полымя, а тебе из голодницы да в темницу. – Демьян даже самодовольно ухмыльнулся от неожиданно получившегося у него острословия.

И Ефимка понял, что дело принимает слишком уж скверный оборот.

– Да ты не таращись волком на меня! – не унимался Демьян. – Вон как глаза вылупил! Что, страшно на каторгу?! Вот поэтому и говорят, что у страха глаза велики.

– Ну отчего ж, – усомнился пройдоха Панас. – У поноса тожа вочы не меньше. И кому, Демьян, ето лучше знать, як не табе?

В толпе нервно захихикали, ибо ни для кого не было секретом о частом расстройстве желудка у Демьяна. Демьян от такого намёка готов был лопнуть. А вот Панасу вдруг и вовсе показалось что-то подозрительным в доводах Демьяна.

– Вот чую адным местом, што хлопец тут ни при чём… – задумчиво произнёс он.