Волчий Сват

– А вот уже и налит, – сказал.

– Ну бывай! – снова обратился Охлобыстин к Кольке. – Не унывай и нас, грешных, когда обретешь силу, не забывай.

Он размашисто выпил и, не закусывая, произнес:

– Вишь, как у вас тут славно да гарно! И такой прозаический человек как я, стихами заговорил.

Охлобыстин был большим лесхозовским начальником. Только не в районе, а в самой области. И квартира у него была в самом центре города. Туда, помнится, они с отцом один раз заходили, когда возили Богдану Демьянычу кусок лосятины и бок дикого подсвинка.

Только после третьей чарки Охлобыстин, глыбисто поднявшись над столом, утолил любопытство всех, кто сидел рядом и давил косяка на сверток, который все еще лежал нераспеленутым.

– А теперь, Николай Арефьич, – обратился он к Клюхе, – прими мой подарок. Но… – Богдан Демьяныч сделал почти такую же, как и дядя Гараська заичку, и продолжил: – Но тут есть один подтекст, попробуй угадать, в чем он?

И Охлобыстин сдернул покрывало с подарка.

Все, кто в ту пору находился в горнице, ахнули. Это был новый магнитофон «Эльфа».

– А сейчас, – Охлобыстин подошел к розетке, что была на отдалении от стола, – мы прослушаем, что тут записано.

В уши ударила музыка.

– Ты поклонись ему и поблагодари! – зашипела в затылок Клюхе мать.

Но Колька растерянно молчал и глядел на зеленый глазок, который нежно пульсировал при всяком усилении звука.

Когда мелодия, которую воспроизводил магнитофон, иссякла, чуть картавенький женский голос, в котором не трудно было Клюхе узнать дисканток дочки Охлобыстина Марины, произнес:

– Вы слушали фуги Баха в исполнении победителя конкурса имени Чайковского Николая Плетнева.

И тут же эфир был смят болельщицкой разноголосицей. Репортаж вел Николай Озеров.

А после того как на пленку оказался записан эпизод из жизни знаменитого боксера Николая Королева и отрывок из книги о замечательном разведчике Николае Кузнецове, Клюха понял намек, с которым Охлобыстин дарит ему магнитофон. Конечно же он должен будет походить на кого-нибудь из своих достойных восхищения тезок.

Последняя запись не была со стадиона или из концертного зала. Она велась из тихого кабинета, где, как полушепотом заявил диктор, шло бюро обкома партии. И повышения голосов там особого не было. Правда, главенствовал один: тихий, но с небольшим нажимчиком, которое бывает у пера, не делающего клякс. Того, кто вел бюро, звали Николай Митрофанович, и был он, как сообщил Охлобыстин, первым секретарем.