Остаток вечера, когда взрослые уже без упования на него пили, Клюха провел в размышлении. Его, конечно, порадовало уже то, что он угадал хитрый ход Охлобыстина. Вишь, дал он ему возможность выбрать, кем быть. Конечно, совсем неплохо стать музыкальной знаменитостью. Но, помнится, в свое время сказала ему Марина, которая свободно играла на пианино разные фуги-муги, что к этому надо готовить себя чуть ли не с пеленок. А ему-то уже двенадцатая вода отлила. Так что поздновато пальцы для музыкального вывиха приохочивать. Боксером Клюха конечно бы стал. Только вот тренера поблизости нет. В городе хорошо, там несколько секций. Он даже видел возле горсада, как в спортивном зале боксировали его ровесники, здорово у них получалось. Особенно один всех стриг. С челочкой такой. Которую поминутно сбадывал на сторону. Он и победил. О Николае Иваныче Кузнецове Клюха давно прочитал несколько книг. И хотя в них подвиги разведчика описывались по-разному, дух захватывало от восхищения, какой храбростью обладал разведчик. Не хуже Чапаева. Правда, тому больше ватагой приходилось ходить на врагов. А этот-то действовал в одиночку. И Клюха давал себе слово, что ежели разразится война, он, конечно, пойдет в разведчики. Правда, был тут один весьма огорчительный факт. Кузнецов в совершенстве владел немецким, потому и был везде воспринят как свой. А у Клюхи на иностранные языки, как сказала учительница английского, у которой он брал дополнительные уроки, все по настоянию того же Охлобыстина, аллергия. Что это такое, Клюхе доподлинно неизвестно, хотя кто-то из пацанов сказал – что-то вроде чесотки в подживотном месте. Действительно, на английский Клюха смотрит, как на врага народа. Тем более что как-то приезжавший к ним на кордон по лету самый главный агроном области Евгений Константинович Томилин среди прочего пересмеха, которым сопровождал свое пребывание за их столом, сказал об английском так: «Вывернутый это язык, как шкура ежа колючками вовнутрь». Клюхе страсть как понравилось такое сравнение. Он даже его, чтобы не забыть, в тетрадку записал. Только, дабы это изречение не попалось на глаза англичанки, не уточнил, что речь идет именно о языке. Вообще, из всех гостей, которые в разное время бывают на кордоне, чаще с районным начальством, больше всего Клюхе понравился Томилин. «Как учишься?» – помнится, задал Кольке первый секретарь райкома Мартын Селиваныч Бугураев уже набивший ему оскомину вопрос. «Да так…» – неопределенно ответил Клюха. «Тройки есть?» – в свою очередь полюбопытничал Томилин. «Да проскакивают», – опередил Кольку отец. «Ну ничего, – успокоил Евгений Константиныч, – на тройках люди вон сколько веков ездили. Да какие люди! Стихи любишь?» – чуть попридвинулся он к Клюхе. «Да так…» – опять попритупился Колька. «Любит, любит! – почти по-базарному вскричала мать. – Вот это Пушкинова наизусть учил. Прямо как по писаному шпарил. Про тучи там, что с невидимкою скачут». Клюха только губами обозначил свое ворчанье, что, мол, Александр Сергеич вовсе не Пушкинов, а Пушкин и невидимкою луна в том стихотворении. Евгений Константиныч же, похлопав его по спине, сказал: «Тот, кто на природе, как вот ты, живет, должен обязательно писать стихи. Тут все к этому располагает». Грех не признаться, что уже на второй день, вырвав из старой тетрадки лист, Клюха пошел к Гнилой протоке, уселся там на старый пень, из-под которого степенно выполз недовольный потревожеством ужак, и задумался над первой строкой. Одновременно же другой частью сознания, что ли, вспомнил летучий разговор, который произошел после фразы Томилина, и, кажется, Бугураев сказал: «Надо наломать ум на стихах, а тогда пойдет как по маслу. Я и то, когда-то баловался рифмоплетством». Однако прочесть что-либо он отказался. «Я очень скоро, – сказал, – понял, что Пушкин из меня не получится». – «А на меньшее и не метилось?» – подъехидничил Томилин. Из того же сидения у Гнилой протоки так и ничего не вышло. Тем более что вспомнился хуторской «рифмогонец», как он о себе говорит, дед Протас. Вот тот частушками так и сеет. На чего не глянет, тут же сочинит. Как-то мимо школы проходил и такое пульнул:
И смех был в том, что действительно к школе шла корова. А вдогон ей слал матюки пастух. Да и Клюха с друзьями тоже матерками свою речь явно пересаливали.
Словом, со стихами у Клюхи дело так и не пошло. Да и как оно могло пойти? Когда совсем не в пору отец послал нужник чистить. А коль имеешь дело с дерьмом, разве на ум рифмы придут?