Волчий замок

И словно вновь стоял я на поляне ночной, и тень предо мной из тьмы соткалась. Рослый, с седой полосой на рыле, зверь указывал на меня непомерно длинной рукой, будто бросая вызов. Или говоря, что встретимся вскоре? Мелькнула перед глазами моими недобрая ухмылка старосты, когда уходили мы в ночь за Вернером. Предстало перед взором тело товарища моего, почти обнаженное, в царапинах и ранах. И крик Гельтвига последний взвился в ушах моих, и дале не могу я уверенно сказать, что было.

А потом увидел себя я стоящим над телом сельского старосты, кое распростерлось на полу, из разрубленной шеи кровь и жизнь изливая. Голова же его у ног моих лежала и смотрела на меня с удивлением, и губы все так же сжаты были в последнем усилии. Дамасский клинок тянул руку, капая кровью на пол, и горячие капли были на моем лице.

— Хоть и понимаю я тебя, Готлиб, — произнес позади товарищ мой, — а все же стоило сначала расспросить.

— Это… он? — спросил я, и голос свой не узнал.

— Так же и я думал, да спугнуть не хотел, — поднялся Вигхард и подошел ко мне. — Думал он, верно, что обхитрил нас. Подслушивал, не боясь кары. Я же так думаю: подними ему губы и увидишь клыки, Готлиб, ибо это Рудольф. Вожак, что себя умнее и сильнее нас возомнил и спрятаться решил под самым нашим носом. Ах, жаль, не я его зарубил, право же.

Я опустился на колени, глядя в удивленные мертвые глаза и положил руку на холодеющие губы. Потянул вверх, обнажая то, что силился скрыть от всех тот, кто Альвином себя называл, покуда жив был. И в тот миг пропустило сердце мое удар и замерло, и в животе моем будто бы глыба льда вдруг очутилась, потому что воочию видел я то, чего видеть не ждал. И замер за моей спиной Вигхард, глядя на открывшееся нам, и думалось мне, что хоть не его рука меч карающий держала, но и он так же холод в сердце почувствовал.

Ибо не было клыков под губами старосты, и даже крепких, по-звериному сильных зубов там не было, но были гнилые и кривые пеньки. Дурные зубы, не большая диковина среди крестьян, особенно столько зим отживших. Не волчий оскал прятал от нас Альвин, но недобрым зрелищем не хотел оскорбить. И глядя на эти кривые, гнилые зубы, думал я, что дорого стоило, наверное, отцу сына своего в соседнее село отправлять, зная о зверях близких. А ухмылка его не могла ли привидеться мне в неверных бликах огня? Скрытен же он был не более, чем другие, коих не рубил я бездумно и безумно доселе.

Выходит, виновен Альвин был лишь в дурных зубах да непомерной косматости. А я, воин Господа, рыцарь Священной Германской Империи, клявшийся подданных ее защищать, не щадя живота своего, я своею рукою жизнь его оборвал только потому, что, не сумев уберечь соратников, нашел на кого вину за то возложить.

Я поднял глаза на Вигхарда, но не увидел в его взгляде того ужаса, что ожидал, хоть и схлынула краска с его лица.

— Нет клыков, что ж. Кто не ошибается, — он дернул плечом. — Однако же, думал я с его щенка ответы получить. Значит, не судьба.

Но, видно, обделил нас Господь вниманием своим и благоволением, ибо ошибаться нам было суждено еще не раз и не два.

В этот миг затопали шаги за дверью, и открылась она, и шагнул через порог старший сын Альвина, отца своего позвав. Войдя же, остановился он у порога, пытаясь высмотреть в сумраке отцову фигуру, но вместо того разглядел его на полу мертвым, и меня подле него с окровавленным клинком в руке. Даже в скудном свете видно было, как отхлынула кровь от лица его, и как затрясся он в испуге, к двери отшатнувшись. Я поднялся на ноги с тяжелым сердцем, намереваясь признать вину и по чести ответить за содеянное, но, видно, по-своему истолковал мое движение и мрачный вид мой сын Алвина.

— Не убивайте, добрый господин, — он пал на колени подле тела отца, прижимая руки к груди. — Или меня убейте, только поклянитесь братика и матушку не трогать. Я все скажу, все…

Все еще в ошеломлении, не понял я слов его и стоял будто глухой. Слишком многое обрушилось на меня за эту ночь и утро, не мог разум мой справиться с этим. Я все смотрел на юношу, стоявшего на коленях предо мной так же, как стоял совсем недавно Гельтвиг, и та же мольба и страх виделись мне в глазах его. И все бы иначе могло пойти, когда б не Вигхард, чей быстрый ум и сейчас не изменил ему.

— Говори, — заговорил он почти ласково, приближаясь к сыну старосты, — Говори все, а не то…

Он широким размашистым движением перехватил меч, и тот злобно прошелестел в воздухе, будто и клинку ярость хозяина передалась.

— С отцом твоим я поспешил, а вот с тобой не стану. А там и до щенка доберемся. Говори.

Голос Вигхарда звучал холодно и спокойно, но в тот миг понял я, что не шутит он. И если понадобится, то и до младшего сына старосты очередь дойдет. И не мог я в тот момент верно сказать, стану ли я его останавливать.

Видно, то же и юноша почуял, потому что побледнел он еще сильнее, хоть и не думал я, что сильнее можно. В страхе своем даже забыл он, что клинок Вигхарда чист, и что кровь лишь на моем.

— Я… я скажу… Не троньте братика, герр рыцарь, Христом заклинаю…