Волчина позорный

Отбирал он сильных, не глупых, злых и бездушных. Они могли всё. С середины шестидесятых появились «цеховики» В органах милиции они стояли на учёте как тунеядцы и годами клялись найти работу. А сами зашибали крупные деньги. Воровали или скупали по дешевке сырьё по всему Союзу и втихаря изготавливали всё, что не делало или делало плохо государство. Им и защита была нужна, и ударная сила, чтобы расправляться со всеми, кто перешел им дорогу или мог донести о подпольщиках в милицию.

А кого-то надо было просто перепугать сильно и заставить делать то, что нужно «подземельному» производству. Это делали люди «кума». Он называл просителю цену за преступление, «цеховики» платили, двадцать пять процентов Серебряков отдавал наёмникам, остальные оставлял себе. В семьдесят первому году «кумом» он работал уже двадцать пять лет и в сорок девять годов своих был богаче любого «цеховика». Боялись его все в городе. Кроме простых и честных, которые его вообще не знали. Он мог любого неугодного руками бывших зеков убить, покалечить, сжечь дом, заставить уехать куда подальше, напугать или отнять деньги, если кто-то из начальников цехов не хотел щедро делиться.

В общем жил Виктор Федорович хорошо, но нечестно и судьба его была ласковой к нему, но тоже глубоко непорядочной. А он существовал хоть и хитрым, но невежественным и глупым. И потому именно считал свою жизнь прекрасной и счастливой.

Александр Малович лично Серебрякова не знал, как и «кум» Шуру. И поговорить по душам не получилось бы у них. Но майор милиции после долгих раздумий всё же остановился на нём. Камалов, Русанов и прочие начальники «левого» производства сами были просителями. Организатором убийств, причём не только известных милиции, был он, подполковник Серебряков. Убрать его и останутся только скрытые от глаз цеха. Исчезнут все убийства кроме случайных или бытовых.

Лично Малович был не против цеховиков. Они делали всё. От гвоздей и продуктовых сеток «авосек» до инвалидных колясок. Причём качеством их продукция не уступала импорту из Чехословакии, Польши и ГДР. Но как блюститель закона и порядка Александр понимал, что и законы нарушаются, и беспорядок в государственных организациях от воровства только крепнет, а экономика раскалывается на куски. Вот если убрать Серебрякова, то хотя бы убийств по приказу станет в сто раз меньше. Он пошел к Русанову в милицейскую гостиницу. Алексей Иванович читал пачку свежих газет и ел пирожные из буфета, запивая их лимонадом.

— Привет начальству, — сказал Малович. — Слушай, мы же с тобой говорим друг другу только как есть? Не врём ведь?

— Ты что, Санпалыч! — поперхнулся Русанов лимонадом. — Опять стряслось чего-нибудь?

— Ты приказывал неделю назад стрелять вечером по воротам, когда я с работы приехал? Три выстрела шрапнелью по доскам и один в воздух? Потом мы с семьёй выехали из ворот в город. Опять выстрел. Дробины над головами высоко пролетели. Пугал меня?

— Не, я, конечно, сволочь, но в меру, — бухгалтер отодвинул от себя еду и локти поставил на стол, а подбородок на кулаки. Долго смотрел на Шуру. — Не просил я никого и сам не приказывал. И в голове такой мысли не было. Я, когда понял, что ты считаешь меня главарём и с меня начнёшь, особенно после смерти Иванова, то струсил и решил смыться от тебя подальше. А стрелять? Нет, не я это, товарищ майор. Памятью матери, царствие ей небесное…

Малович ходил по комнате и тёр подбородок. Что-то вспоминал.

— Вчера приехал я часов в десять вчера. Ты в это время был у нас, в гостинице УВД. Телефон тебе никто не даст. Да его в гостинице и нет, — он сел на стул, закинул назад со лба черный волнистый волос. — Короче, подать команду ты не мог. А все стёкла выбиты, на стене живого места нет. Вся штукатурка слетела. Стреляли снова шрапнелью. Знали, что дома меня нет. Точно. Дернули машиной с канатом ворота и повалили. Дотащили почти к дороге. Потом стреляли во двор. Баню попортили, сарай. Я недавно всё побелил. Сейчас дранку видно и крепкая штукатурка вылетела с ладонь размером.

Ну, семья уехала за день раньше к родственникам. Я сел на скамейку после десяти, она не свалилась, и подождал. В одиннадцать прилетел «УАЗик» и фары воткнул в дом, в меня тоже, естественно. Вышли трое с пятизарядными ружьями и снова изрешетили дом и баню. Меня стороной обошли. В метре сбоку дробь свистела. Убивать, значит, не хотели. Но кто это? Откуда? Как думаешь, Иваныч? Повторяю, ты находился без связи в УВД. А стрелки-то приезжали отменные. Обученные.

Русанов съел пирожное, запил лимонадом и определил без размышлений.