Волчица и Охотник

Сказания должны жить дольше, чем люди, а турул – самое древнее из них. Горячие слёзы струятся по моему лицу. Может быть, его убийство спасёт это поколение язычников, но что насчёт следующего? Когда ткань наших историй истончится и износится, люди будут жить, но они больше не будут язычниками. И я понимаю, что именно этого Вираг всегда боялась больше всего – не наших смертей и даже не её собственной. Она боялась, что наша жизнь будет принадлежать лишь нам. Боялась, что наши нити оборвутся и мы станем просто девушками, а не волчицами.

Но я никогда не была одной из волчиц. Не полностью. Именно эта мысль направляет мою руку к груди турула. Он издаёт трель, особенно тихий звук, и его грудь вздымается, а перья шевелятся, словно танцующее пламя. Если кто-то и должен убить турула – то, возможно, это суждено мне, из-за моей осквернённой крови и совершённых мной предательств, а не вопреки им.

Кровь стекает по моим пальцам, внезапная, как весна. Турул увядает в моих протянутых руках. Далеко-далеко внизу кто-то кричит.

Я хочу вцепиться в дерево, пока моё тело не замёрзнет насмерть, словно жуткий смертный лишайник. Что-то во мне оборвалось – я чувствую это. В моём воображении я вхожу в хижину Вираг, где впервые услышала сказание о туруле, увидела лишь его смутную форму. А потом образ сворачивается и чернеет, словно кто-то поднёс спичку к пергаменту.

Но моё путешествие не закончено. Дрожащими пальцами я выдёргиваю нить из своего платья и использую её, чтобы обернуть когти турула, туго закрученные, застывшие после смерти, а затем накинуть его на шею. Он висит на моей груди, словно окровавленный талисман.

Отсюда я не вижу землю, только переплетение ветвей и топорщащиеся на ветру иглы. Слёзы наворачиваются на глаза, затуманивая зрение. Соляные следы остаются на моих щеках. Всё, что я могу сделать, – это один дрожащий шаг зараз, упираясь сапогом в обледенелые ветки. Ещё один порыв ветра проносится мимо меня, чуть не унося турула в небо. Я прижимаю птицу к груди, и горло сжимается от рыданий.

Вниз, вниз, вниз. Мгновения текут мимо меня, как вода. Даже мой путь через Эзер Сем не казался таким долгим. Мои плечи напряжены от осознания своего предназначения, от осознания, что каждый шаг приближает меня к смерти. Теперь моя судьба простирается передо мной, как тропа во тьме – без пятен факелов, без сигнальных огней. Я не знаю, что ждёт меня в конце этого спуска, и достаточно ли того, что я совершила.

Сосновые иглы прилипают к крови на лице. Земля и небо одного цвета, чисто-белого, и я не могу сказать, приближаюсь ли я к цели. Чувствую, как ствол начинает утолщаться, а сучья становятся жирнее от мха. Мои ноги приземляются на тонкую ветку, она ломается, и я обрушиваюсь вниз сквозь сосновые лапы. Перед глазами мелькают коричневые, зелёные и белые пятна, пока мне снова не удаётся удержаться. Сердце стучит рваной мелодией.

И вот, наконец, вижу фигуры вдалеке. Серебристая вуаль волос Котолин, коричневый капюшон плаща Сабин.

Юбки Туулы расплескались вокруг неё ярким пятном на снегу. Медведица. Лишь мельком вижу Гашпара – он стоит на ногах, двигается, и всё моё тело расслабляется от облегчения. Когда я вижу его, моя сосредоточенность возрастает, моё намерение становится твёрже. Крепко цепляясь за ствол, спускаюсь на следующий ряд ветвей; под ногами осыпается снег.

Что-то ещё: над озером плывут призрачные чёрные росчерки. Слышу тяжёлый галоп их коней, лязг цепей, и сапоги соскальзывают с ветки под ними. Сосновые иглы впиваются в меня, когда я падаю – хлещут по щеке, цепляются за мех волчьего плаща. Я едва успеваю испугаться, когда земля летит мне навстречу.

Приземляюсь, и боль эхом отдаётся в моих локтях и коленях. Я смотрю на чёрный шаубе Охотника.

Их двенадцать, и у них двенадцать коней. Верёвки, цепи, упряжка волов и деревянная телега с клеткой. Охотник, стоящий передо мной, наклоняется, и я узнаю изуродованный нос. Лойош. Он забирает турула, почти раздавленного у меня под грудью, и легко разрывает нить, привязывающую птицу ко мне. Я тихо протестую, но слова застревают у меня в горле, а под языком собирается кровь.

Биэрдна жалобно стонет, когда Охотники набрасывают цепи на её огромные плечи. Двое из них приближаются к Котолин с топорами наголо. Ищу взглядом Гашпара, и нутро скручивается от ужаса – вижу, что его подводят к телеге со связанными за спиной руками.

В мгновение ока дни наших поисков, наши ночи на морозе, Жигмонд и Улица Йехули исчезают у меня за спиной, обращаясь пеплом во рту. Лойош стряхивает снег с алых перьев турула, заворачивает его в мешковину и прячет.

Кровь капает мне в глаза – какая-то ветка, должно быть, хлестнула меня по лбу по пути вниз. Другой Охотник поднимает меня и обматывает верёвкой запястья. Всё моё тело пульсирует от боли после подъёма и падения.

– Что Нандор хочет сделать с турулом? – с усилием говорю я. Из-за крови во рту слова звучат невнятно.

– Нандор? – Лойош резко качает головой. – Мы здесь по приказу короля, волчица.