Волчица

Монтарба смотрел в ее лицо с любопытством, подобным тому, с которым врач щупает пульс или осматривает язык больного. Он не замечал пока надежных признаков ясной погоды. Конец бури был еще впереди, а он, как говорят моряки, бывает всегда самый сильный. И так, он только проворчал сквозь зубы.

– Не верьте, если не хотите! Правда все-таки останется правдой, если вы и не захотите верить ей!

– Бессовестный! – воскликнула она. – Как смеешь ты говорить о правде? Ты! с головой окунувшийся во лжи! Продолжайте. Мне интересно слышать, что ты еще придумаешь. Замолчите! Я не хочу слышать ни одного слова, которое вы скажете!

Граф пожал плечами и замолчал. «Когда она выскажется совсем, – подумал он, – я успею еще приняться за свою защиту».

– Я отдала вам все – продолжала она, – себя, свою репутацию, свою будущность. Этого мало. Я отдала вам свои мечты, все, что было во мне лучшего, любовь к родине, к возрождению моего племени. И всем этим я пожертвовала для вас, потому что верила в вас! А теперь, что осталось мне? Я не говорю о том, что вы пронзили мое сердце, рана может зажить, или, что вы втоптали в грязь мою гордость, я могу собственными руками поднять ее, в теперешнее смутное время, на более высокий пьедестал, чем вы могли бы воздвигнуть в честь меня! Но вы уничтожили во мне меня, мое лучшее, второе Я. Вы, мужчины, придаете всему этому мало значения, вы всегда останетесь немногим лучше черта; но если вы отнимаете у женщины ее веру и надежду и в этом свете, и в будущем – она из ангела сделается самым злейшим врагом человеческого рода. Но довольно! Пора покончить. Мне нечего больше сказать!

– Но, Леони!..

– Но, гражданин Монтарба, вам не удастся переубедить меня. Факты изменить нельзя; пусть они говорят сами за себя. Вы вошли в эту комнату, как ночной вор, как кошка, тихо, крадучись, надеясь найти здесь любимую вами девушку. В ваших глазах был тот нежный огонь, который я так хорошо знала когда-то. Темно, скажете вы? Вздор! Неужели вы думаете, что оскорбленная как я женщина не может видеть в темноте? Вы как кошка подкрались тихо, осторожно, предательски, к гнезду голубки и нашли там ястреба, готового забить вас когтями и крыльями! Как жалки вы были, милостивый государь, когда повернулись от окошка и увидали, что это я! Каким вы смотрелись потерянным, разочарованным, обманувшимся в ожиданиях! Можете вы отрицать это?

– Напротив того…

– Замолчите! Я знаю все, что вы скажете. Я не хочу слышать ни одного слова. Слушайте: я расскажу вам, как близко от вас было счастье и как оно исчезло как призрак из ваших рук. Ваша Розина была здесь, в этой самой комнате, на этой самой постели, час тому назад! Что? Вы дрожите, вы краснеете, вы бледнеете! Нет, конечно, потому что у вас каменное сердце и медный лоб! Вы видите, я не задушила ее своими руками. К чему? Когда любовь умирает, исчезает и ревность. И она хорошая девушка – честная, добродушная, хорошо воспитанная, преданная всей душой человеку, который будет ее мужем; человеку нашего поля – человеку из народа, сильному, крепкому, а не томному, бледному, изжившему себя аристократу! Она любит его, милостивый государь, а о вас думает столько же, сколько я – теперь. Оттого-то я и помогла ей скрыться и выпустила ее в эти самые двери, прежде чем вы вошли. Что бы вы дали теперь, чтобы узнать, куда она ушла?

– Пятифранковую монету, – отвечал он небрежно, – а, может быть, и того меньше. Неужели вы думаете, что я бы не нашел ее давным-давно, если бы искал?

– А неужели вы думаете, что для меня не все равно, искали вы ее или нет? Во всяком случае, она ушла теперь – и вы можете идти за ней, чем скорее, тем лучше.

– К ней, домой, Леони? Нет, благодарю покорно, я лучше останусь здесь!

– Как вам угодно. Мне решительно все равно. Я покончила с вами раз и навсегда.

– И вы можете проститься со мной навсегда, с ненавистью в ваших голубых глазах и складкой неудовольствия на прекрасном, белом челе? Пусть будет так, Леони! Мы были счастливы вместе – и мне больно подумать, что мы расстаемся врагами.

– Разве вы были счастливы со мной? Нет, я не верю. Как могу я верить вам?

– Я и не прошу вас верить, Леони. Судите по себе, вспомните прошедшее. Я же должен жить теперь будущим. На долю каждого человека выпадают испытания. Отчего же мне быть счастливее других?

– Вы сами навлекли их на себя.

– От этого не легче. Больше мне нечего сказать. Избегайте меня, Леони, хотя бы из сострадания! Мне легче не видеть вас вовсе, чем видеть – изменившеюся. Должны пройти годы, прежде чем я в состоянии буду со спокойным сердцем увидеть те места, где мы бывали вместе.

Леони стояла, отвернувшись, но знание женщин и опытность подсказали ему, что по лицу ее текут безмолвные слезы.

– Так прощайте, Леони, – продолжал он надтреснутым голосом. – Прощайте! Но, если нам не суждено больше видеться, неужели вы, в последний раз, не протянете мне на прощанье руку?

Леони повиновалась, обернув на него нежные, полные слез глаза, в то время как он подносил ее руку к губам.

– Леони!

– Арнольд!