Волчицы

Она смертельно побледнела, и только ее щеки покрыл легкий румянец, похожий на следы от пощечин. Ее потерянные глаза шарили по мне, переходя со лба на грудь, как бы желая определить место, по которому лучше нанести удар своей пилкой для ногтей.

— Я обладаю даром ясновидения, — прошептала она. — Клянусь Богом, я обладаю этим даром…

— Почерпнутым из этой макулатуры?

— Неправда! Я обладаю даром ясновидения.

— Почему же ты не можешь увидеть, что Бернар — это я?

Она со злостью швырнула пилочку мне в лицо, но промахнулась. За моей спиной раздался металлический звон. Подняв пилочку, я подошел к столу и положил ее в футляр.

— А разве одно то, что Жулия бросилась мне на шею, не доказывает, что я — Бернар?

— Жулия мертва.

— Ну и что?

— Вокруг тебя — кровь.

Охваченный неясными предчувствиями, я зло улыбнулся и ответил ей:

— Нет, и даже не пытайся убедить меня в этом. Твой звездный час уже позади.

Не спуская с меня глаз, она медленно села.

— Я люблю тебя, Жервэ!

— Хватит, — заорал я, — хватит! Не называй меня этим именем!

— Жервэ… или Бернар… — вздохнула она. — Какое это теперь имеет значение?.. Но я не дам тебе жениться на Элен.

— Я все равно на ней женюсь!

— Я не допущу этого!

— Интересно знать, каким же образом?

— Жервэ, но ведь ты не знаешь ее так хорошо, как знаю я!

Я влепил ей пощечину, и она тут же, вскинув голову, замерла, сдерживая готовые брызнуть слезы.

— Прости меня, — опомнясь, прошептал я. — Аньес… Я не хотел.

— Убирайся отсюда!

— Но ведь Элен все равно не поверит тебе, если ты станешь ей говорить, что…

— Вон отсюда!

— А ты не посмеешь признаться ей в том, что украла фотографии из ее писем. Она вообще перестанет принимать тебя всерьез. Ты станешь для нее не более чем взбалмошной девчонкой.

Слезы ручьем полились у нее из глаз, и я наблюдал, как они сперва быстро текли по щекам, затем приостанавливались в уголках рта, а потом замирали и искрились на подбородке. Все женщины, которых я знал, в один прекрасный день начинали плакать точно так же, будто их прорывало изнутри. А ведь я всего лишь оборонялся и имел на это полное право.

— Аньес!.. Малышка моя!

Она не отвечала. Отвернувшись к окну, она отдалась во власть тоски, давней тоски, мучившей ее с самого детства, тоски, которая была для нее, возможно, ценнее самой жизни. Мне же оставалось одно — бесшумно исчезнуть, после того как я оказался невольным свидетелем того, чего мне не следовало видеть. Прислонившись спиной к двери, я в последний раз окинул взглядом скромно обставленную комнату с книжными полками, заставленными теперь уже никому не нужными книгами, и вышел.

Я и сам был в отчаянии, пытаясь изгнать из памяти горестную картину. «В сущности, она получила по заслугам!» Все так, но я ведь мог и не приехать в Лион?.. И я опять стал погружаться в лабиринты сомнительных философских рассуждений. Взяв свое пальто, а точнее, пальто Бернара, я вышел на улицу…

Бледное солнце тускло освещало камни. От Соны шел пар, как от коня, проложившего борозду в поле. В тумане, словно отражения в воде, плавали холмы и дома. Я брел, низко опустив голову.

Что теперь будет?.. Аньес не промолчит — тут даже не может быть сомнений. Она ожесточится против меня, это ясно, так же как я только что ожесточился против нее. Доведенная до крайности, она будет готова погубить себя в глазах сестры, с тем чтобы погубить и меня. Истина погубит и уничтожит всех троих. Смерть Жулии ничего не решила. Меня вышвырнут вон, и мне придется искать другое пристанище. Жалкий претендент на наследство дядюшки Шарля! Те меры, которые мне следовало бы принять, заранее вызывали во мне чувство отвращения, и я понимал, что для новой схватки у меня уже не хватит энергии. И потом, слишком уж их много, этих миллионов! Я просто не верил в их существование. Я шел вдоль набережной, склонив голову, в спину мне светило солнце. После того как Элен вышвырнет меня на улицу, я еще смогу некоторое время пожить беззаботно благодаря тому, что сказала мне Жулия. Если только… Я без конца с надеждой повторял: «Но ведь она любит меня? Она сама это говорила». Почему я никогда не допускал мысли, что меня можно любить? Если Элен действительно любит меня, она не поверит нелепым обвинениям сестры.

И солнечные лучи сразу показались мне теплее. Волноваться еще рано. Одна Аньес ничего мне не сделает. Она, конечно, может сообщить в полицию, но где взять ей уверенность и доказательства? Я убежден, на это она не пойдет. Нет-нет, она никак не может мне навредить, что прекрасно сознает сама. А ее слезы… Подумаешь! Тоже мне горе! Небольшое потрясение, только и всего!