Волчицы

Стоп! Я вдруг вспомнил рассказы Элен о том, как Аньес пыталась покончить жизнь самоубийством… Остановившись и положив руки на влажный парапет, я начал даже злорадствовать, и моя мысль уже безудержно неслась, питаемая собственной злобой. Я так уверовал в свои измышления, что еще немного — и бросился бы со всех ног бежать до самого дома. Но раздраженно урезонил себя: «Она не столь глупа!» А еще через мгновение возразил себе: «Однако ты видел ее глаза! Это были глаза покойницы! Она никак не могла пережить того, что ты проник в тайники ее души…» Я вцепился в камень парапета. «Ну хорошо, я же заглядываю в самую глубину своей души? И не умираю от этого. Это было бы слишком просто!» — «Ты-то привык!» Опустив голову, я облокотился о парапет. Подобные мысли не давали мне дышать, сдавливали горло. И мне пришлось втайне от прохожих, словно какому-то стыдливому сердечнику, остановиться и восстановить свое дыхание. Осторожно ступая и шатаясь на ходу, я продолжал свой путь. Нет, я не вернусь туда.

Услышав перезвон колоколов, я подумал, что ни одна из моих прогулок не сопровождалась колокольным звоном, но сегодня он, возможно, торжественно возвещает мне о похоронах Жулии! Что за чушь! Какие там похороны? В лучшем случае ее закопают где-нибудь втайне, разумеется, без погребальной церемонии, и за ее гробом не будет следовать кортеж безутешных друзей и родственников. Без сомнения, я — единственный, кто думает о ней в этот час. Впрочем, это вполне естественно — ведь это я убил ее.

Внезапно я повернул назад. Никто не станет интересоваться мною! «Я нужен только себе самому», — думал я, прислушиваясь к звону колоколов, стуку своего сердца и всплескам играющей с камнями воды. Мне пора было возвращаться, и это было совершенно необходимо. Ведь если я вернусь сейчас, не медля ни минуты, то, возможно, еще успею как раз вовремя… Да нет, я просто зря накручиваю себя! И потом, даже если… она и захотела покончить с собой, то… разве это меня касается? Остановившись у моста, я попытался припомнить моменты нашей любви, но они уже не вызывали у меня никаких эмоций, Аньес окончательно и бесповоротно ушла из моей жизни и больше меня не интересовала. В этот момент я даже пожалел о том, что бежал из лагеря, пожалел об ограждениях из колючей проволоки и о барачной дисциплине. Устав того монастыря был как раз по мне.

И я поплелся дальше, сам не замечая, что, обманывая самого себя, приближаюсь к дому, но я слишком устал для того, чтобы поступить иначе. Неподалеку от двери подъезда стояла собака и тщательно обнюхивала тротуар. Достав из кармана свой ключ, я открыл дверь парадного и вошел. Мне необходимо было еще раз поменять кожу, чтобы отделаться от всех этих угнетающих меня знаков и примет. Поднимаясь по лестнице, я тяжело дышал. Войдя в квартиру, остановился и прислушался.

— Аньес! — позвал я.

Неужели я действительно настолько глуп? Неужели я действительно ожидал, что она бросится мне навстречу с распростертыми объятиями? Мое натренированное ухо улавливало малейшие движения в тишине пустующих комнат.

— Аньес! — крикнул я, бросившись вперед.

Дверь ее комнаты была даже не прикрыта… А возле двери, ведущей в ванную, лежала Аньес. Тело ее застыло, сведенное конвульсией, а черты лица были искажены ужасной гримасой. Прикоснувшись к ее руке, я ощутил металлический холод…

На полу валялись осколки разбитой чашки.

Шум моего дыхания звучал как бы оскорблением в этой гробовой тишине. Вытерев лоб рукавом пальто, я отошел от тела, беспрестанно бормоча: «Это яд, это яд», как будто бы желая убедить себя в том, что сделать уже ничего нельзя. Остается только ждать возвращения Элен — уж она-то точно знает, что необходимо делать в таких случаях. Я же мог лишь неподвижно стоять, сложив руки, и не отрываясь смотреть на бездыханное тело. Боже, какая она мужественная, Аньес! Она безо всяких колебаний приняла нужное решение, а я мысленно поздравлял себя с такой удачной развязкой. Чувствуя, что начинаю заболевать от горя, я в то же время думал, что нахожусь на пути к выздоровлению. Ну а с Элен я всегда смогу найти общий язык. Но прежде всего Элен должна сделать все необходимое, чтобы освободить меня от присутствия этого тела, она спасет меня. Скорее бы уж она возвращалась!

Осмотрев комнату, я убедился, что фотографии на столе нет, в камине же валялись обгорелые клочки бумаги, писем, тетрадных листков. Аньес, по-видимому, не пожелала оставить на этом свете ничего из своего прошлого. Обуянный ужасом, я побежал в спальню Элен, а затем обежал и все остальные комнаты, гостиную, столовую, кухню. Нет, Аньес нигде не оставила никакой компрометирующей меня записки.

Вернувшись к ее телу, я услышал, как поворачивается ключ в замке. Хлопнула дверь, и я крикнул, сдерживая голос:

— Элен!.. Идите сюда!..

И, отступив в сторону, я дал ей возможность увидеть Аньес, не переступая порога комнаты. Ее взгляд начал искать мой, естественно желая найти объяснение происшедшему.

— Она мертва, — прошептал я. — Я только что обнаружил ее.