В зависимости от этих волшебных перемен, происходящих в поместье, менялось настроение Варвары Ярутич: как только в воображаемых комнатах воцарялась разруха, Варвара благосклонно кивала головой и сочувственно улыбалась. Стоило вилле принять готовый облик, Варя застывала с выражением настороженности, почти обиды. Ведь быть главным художником – одно, а раскладывать одиночные сухие тыквы – совсем другое.
Чувствуя, что воздух ресторана начинает вибрировать от ожиданий и сомнений, Крэм ловко перескочил на деревья, дорожки и ручьи поместья. Здесь тоже требовался опытный глаз главного художника. Варвара воспряла и сообщила, что знает об устройстве садов и парков все, если не больше. Тут же, по словам Вадима Марковича, поместье оказалось вполне благоустроено, в нем появились оливковые рощи, лавандовые куртины, гранатовые сады. Нужно только поставить там и здесь зеркальце, придумать цвет лавок или выбрать покрывала для мраморных скамей.
Видно было, что Крэм колеблется. Он желает заполучить Варвару, но не хочет переплачивать. Варя, жестикулируя и гремя коваными браслетами, рисовала свой автопортрет все более размашистыми красками. Она – мастер-универсал, готовый архитектор, не последний в России мозаичист, норовистый прораб, признанный декоратор, она умеет резать, паять, клеить, клепать и объединять отдельные вещи в удобоваримые композиции. Она способна сделать из «э-э-э» конфетку, дешевенькое превратить в дорогое и находить общий язык с любыми созданиями – от мышей до олигархов.
Я не верил глазам и ушам. Слагая гимн самой себе («мания величия на собеседовании»), Варвара не вошла в раж, у нее не было нервного тика, не тряслись руки. Она говорила вкрадчиво, изредка посмеиваясь, причем не своим любимым старушечьим хохотком, а легко, величаво, точно валькирия, завидевшая макаку. Никогда, ни единого раза она так не говорила и не смеялась со мной.
И без того пустоватый зал ресторана вовсе обезлюдел, и мы остались втроем. Крэм тоже шутил, похохатывал, увиливая от ответов и на свой лад пластически извиваясь. Вдруг я ошеломленно понял, что ситуацией управляет вовсе не он, не взрослый богатый психолог, не бизнес-консультант и многоопытный манипулятор, не знаток людей и ловец душ, а дерганая, нервная, ничего никогда не контролирующая истеричка с густо напудренным лицом, обветренными руками, которая, чтобы выжить, стала на час настоящей женщиной.
«Контракт с удачей» описывали тысячу раз, и каждое новое описание открывало тайны, которые до сих пор укрывались от глаз. Новый взгляд позволял и создателю, Вадиму Крэму, увидеть свое дело в новом свете, а значит, по-новому зауважать себя и вернуть каплю прежнего воодушевления. Другими словами, новое описание «Контракта» возвращало мастеру молодость, пускай иллюзорно и ненадолго. Видимо, чтобы удвоить эффект, описать заново «Контракт с удачей» поручили сразу двум людям – Алисе и мне.
Внезапно из снежных нетей вынырнул и Антон Турчин, в чье существование уже не верилось. Мало того, что Антон существовал, все такой же запыхавшийся и красный, – он тоже составил описание «Контракта с удачей». Три человека описывали одно и то же, но можно было подумать, что речь идет о трех разных предметах. Мое описание, отправленное Крэму, удостоилось шумных похвал. Сначала меня хвалил сам Вадим Маркович, потом к восхвалениям присоединились все, кому он переслал мое письмо, включая давних клиентов, директора книжного магазина, Алису Кан и Лиду Гапоеву. Не присоединился к похвалам только итальянец Андреа, которого Вадим Маркович тоже осчастливил моим описанием. Не знаю, понравилось ли оно итальянцу: Андреа не говорил по-русски.
Когда шквал восторгов стих, пришло описание Алисы. Оно было выдержано в стиле хорошей рекламы и романа-фэнтези: в пещерах души прятались клады и скелеты, Вадима Марковича называли Магом, у посетителей озарялись новые горизонты бизнеса и личной жизни. Стиль Алисы напоминал стиль самого Крэма, который любил выразиться размашисто и красно.
Совсем другим оказалось Антоново описание. Антон приглашал желающих «прокачать лидерские скилы», «апгрейдить коммуникативный бэкграунд» и «собрать лайфхаки успеха». Читая описание Антона, я трижды открывал словарь современного русского языка, причем дважды это не помогло. Вероятно, на таком языке люди будущего беседуют с другими людьми будущего, с собаками будущего и роботами будущего.
Не без опаски я выглянул за окно, ожидая увидеть приметы мира, для которого я безнадежно устарел. За окном хмуро лилась декабрьская оттепель. По улице ехал бело-зеленый автобус. Дама в красной дутой куртке выгуливала белого пуделя в красном дутом комбинезоне. Мир был узнаваем, а может, только притворялся таковым.