Волчок

– А тех, кто не понимает, не замечает и не хлопает, мы хотим отодвинуть, выгнать из комнаты – давайте, уходите, чужие, вы глупые, грубые, нечуткие, вам рядом со мной не место! Такой ребенок живет в каждом: и в вас, Даша, и в вас, Олег, и во мне.

Тут Олег, благотворитель, признавшийся в презрительном отношении к некрасивым женщинам, поднял крепкую руку, выпроставшуюся из широкого рукава африканской рубахи, и спросил, как быть с его особенностью.

– О, это совсем просто, – отвечал Матвей Юрьевич. – Когда вы были подростком, вас привлекали почти все женщины.

– Ну нет, не все.

– Но точно больше, чем сейчас, так? Некрасивые, как вы говорите, женщины – это те, с кем вы боитесь оказаться несостоятельны как мужчина. Вот и относитесь к ним свысока. Но ведь не со всеми женщинами нужно ложиться в постель, Олег, милый. Если вы сможете увидеть в женщинах не только приборы для измерения вашей красоты, силы и сексуальности, то сможете подружиться хоть с Медузой Горгоной. А женщины – вот мне Линда и Даша не дадут соврать, – в том числе самые красивые из них, ценят тех мужчин, с которыми можно и хочется подружиться. Прибавьте к этому, как много женщин сейчас занимает высокие посты…

Про национальное превосходство доктор сказал, мол, здесь ребенок не верит, что даже с табуретки его кто-то заметит. Поэтому он хочет вскарабкаться на пьедестал вместе с любимой футбольной командой, а то и со всем народом, разговаривать хором, но славу приписывать себе. Этими объяснениями, как мне показалось, посетители остались недовольны. Точнее, этими толкованиями Матвей Карин раздразнил их, словно бы нарочно вывел из равновесия.

За окнами стемнело, и лампы горели совсем по-вечернему. Потом все изменилось, никто даже не успел заметить, как и что произошло. Как если бы внутри души царила разруха, были ободраны стены, смыта побелка с потолка, и все нежилое, недружелюбное пространство за считанные минуты расчистилось, оделось в новые ситцы, осветилось новыми окнами и наполнилось прекрасными домашними вещами. Мирно помаргивая бесцветными маленькими глазами, доктор Карин сказал Олегу, что красивых женщин тот выбирает благодаря внутренней силе, потому что красота обещает здоровое, отборное потомство. Дарью Злотникову убедил, что она свободно может звонить первой или не делать этого, но руководствуясь своими желаниями, а не чужим мнением. Для каждого нашлись у доктора самые убедительные доводы, позволяющие принять себя в нынешнем виде и при этом почувствовать новую силу, вдохновляясь самим собой.

Матвей Карин – вот с кем хотелось дружить, вот кто может прийти на помощь, подсказать нужный ответ, изменить весь пейзаж моей жизни. Судя по взглядам моих товарищей, это чувствовал не только я. Но если Карин способен так расположить, более того, так привязать к себе всего за один день, значит, это может не только он. Неужели и мы тоже? Предчувствие своего всемогущества и уверенность в том, что все будет хорошо, – вот чем завершился этот день. А ведь завтра мы сойдемся здесь снова. Все-таки мир устроен куда лучше, чем это кажется твоим тревогам.

Мелкий дождик в темноте дышал весной. Если бы под фонарями я увидел зацветающие гиацинты, то не удивился бы. Точнее, удивился в полном согласии с увиденным.

Дома все было на своих местах, я даже посочувствовал столу, шторам и креслу, которые ничего не знают о новостях. Главное – они не знают о том, что сказал доктор Карин обо мне. Если бы они знали, то немедленно окрасились бы во все цвета поросячьей радости.

8

Второй и последний день игры напоминал занятия в разведшколе. Хотя мы учились только слушать и говорить. Но какая колоссальная разница была между обычным слушаньем и искусством слушанья дружеского! Примерно такая же, как между походкой упившегося матроса и изящными па прима-балерины. Как слушает нас друг, с которым мы давно не виделись? Именно друг – не ближайшие родственники, даже не возлюбленная. Так как же? Жадно? Да, но это не простая жадность, это не жадность преданного ученика или фанатичного поклонника. Те ловят каждое слово, точно им с балкона бросают золотые монетки. Внимание друга готово принимать услышанное, в нем есть те выемки, те крючки близких чувств, мыслей, воспоминаний, за которые идеально зацепляется сказанное, как бы радуясь точности совпадения.

– Если бы гайка могла радоваться идеальности соответствия болту, если бы застежка ремня наслаждалась мгновенному попаданию в отверстие, потому что одно создано для другого… Причем наслаждение тут взаимно. Вот это было бы похоже на дружеское слушанье. Вроде бы ты ждал ровно этих слов, был к ним готов и все равно удивился – как это друг умудрился так вовремя и к месту их употребить.