Волчок (СИ)

— Не стоит оправдываться. Я тебя не виню. Только себя. Потому что это я все начал, — прорычал он сквозь стиснутые зубы и глубоко вдохнул. — Это я решил стать охотником. Это я сбежал из дома, бросив вас с мамой. Это я не хотел вас навещать, потому что хотел сначала поймать оборотня. Но так долго возился, что мама не смогла дождаться. Но я все равно притащил этого дурацкого оборотня. И ему заодно подгадил, — его голос дрогнул, и он сглотнул, продолжив нарочито ироничным тоном. — Очевидно, я родился с проклятием, так что тебе все-таки стоит валить подальше от меня.

Он отвернулся от сестры, сдернул с рогатины свою подпаленную, но все еще тяжелую от влаги дубленку и стал злостно стряхивать с нее иней.

— Ты тут не при чем, — тихо сказала Гарья.

— Ага, наверное звезды никак не сойдутся, — буркнул он, не оборачиваясь.

— Я про маму. Ты тут не при чем.

— Ты сама сказала, что она сошла с ума, потому что я...

— Да не сошла она с ума! — резко сказала Гарья, а потом уже тише продолжила. — Точнее не из-за тебя. Это все чертова болезнь. Наверное, ее укусили или она вдохнула споры в чужом доме. Мы ходили и собирали в брошенных домах всякий хлам, одежду, соленья. И однажды вечером она вдруг спросила, где ты.

Север все еще стоял к ней спиной, но уже опустил руки, забыв про шубу, и слушал. Голос Гарьи был на зависть ровным, словно она рассказывала какой-то обычный деревенский случай, но еще он казался смиренно-опустевшим, как уснувший под вечным льдом лес.

— Я не сразу поняла, про что она. Думала, вообще спрашивает, где тебя носит, и почему ты не приезжаешь. Я ей сказала, что на охоте наверное занят. А она удивилась, мол, на какой охоте. И с того дня ее будто подменили. Она случайно портила еду, начинала стирку и забывала, ходила за водой и возвращалась без ведра. Я взяла всю работу по дому на себя. А она каждый день все спрашивала «Где ты, где ты». И забывала. А потом снова спрашивала, — она судорожно вздохнула. Север не шевелился. — Иногда я злилась на нее, говорила, что не знаю и мне все равно. Тогда она шла тебя искать. Она даже забывала про пересмешников. Пришлось врать ей, что ты пошел к соседям или на рыбалку и сейчас придешь.

Гарья прервалась, чтобы подавить подступающий комок.

— Она не ела и худела на глазах. Потом только лежала и… спрашивала о тебе. Я не могла ничего сделать и ненавидела ее. А тебя еще больше. Думала, если ты явишься, в дом не пущу. Но ты и так не приезжал. Я злилась на Марийку, за то что она видела тебя тогда, но не остановила и никому не сказала. И как-то раз, — ее голос исказился, и она сделала глубокий прерывистый вдох. — Я рано утром ушла за грибами. А когда пришла домой, она все еще спала и… навсегда. А все одеяло, кровать и стена возле нее были в этой чертовой плесени. Поэтому дом пришлось сжечь. Ты, вообще, правильно сделал, что ушел. Только ты оставил маму не на того человека.

Север не поворачивался. Он все еще видел перед глазами то, что выслушал. В деталях представлял дом, голоса и как все происходило. Даже когда ему удалось мысленно вернуться из Моховки сюда, в замерзший лес, то не решался ничего сказать. Он мог до конца принять несправедливый по ощущениям, но обоснованный фактами парадокс: сестре было хуже, чем ему. Пока он гонялся за оборотнем, выслуживаясь перед убийцей своего отца, Гарье пришлось одной смотреть, как день за днем, год за годом угасает родной человек. А мама на самом деле могла его дождаться, но так неудачно подхватила чертову болезнь. Обыкновенную. Чертову во всех смыслах. Болезнь.

Кое-как проглотив удушающий комок грусти и злобы, он сделал глубокий судорожный вдох, бросил дубленку на бревно и повернулся к сестре. Она смотрела на него с ожиданием возражений или обвинений, но не отводила глаза. Север отвел. Затем неуверенно расставил руки, как будто для объятий, но лишь неловко хлопнул Гарью по плечам, сразу пройдя мимо нее. Чтобы она не успела ответить или как-то среагировать, он пошел ловить отвязавшегося оленя.

Гарья так и стояла, прижав к себе тулуп. На плечах медленно остывало прикосновение, заставшее девушку врасплох внезапной волной облегчения. Сердце перестало бешено колотиться, как в тесном загоне, и перешло на веселый ровный галоп, от которого по телу разливался не болезненный жар, а приятное тепло. Гарья не ощущала подобного с тех пор как пропал отец — то есть с самого детства. Радость прощения и принятия настолько обескуражила ее, что в глазах у нее защипало. Девушка быстро вытерла их рукой и только теперь заметила, что Снежок все это время сидел на бревне и смотрел на нее внимательными телячьими глазами. Гарья смущенно улыбнулась и стала натягивать тулуп.

От необходимости что-то говорить ее избавил Север, вернувшийся злой и без оленя.

Рогатый не захотел идти на контакт и уговоры, и все время отходил, вырывая веревку из-под рук, едва Север за ней наклонялся. А потом и вовсе пригрозил назойливому охотнику рогами.

— Иди сама своего козла лови, — беззлобно проворчал он сквозь зубы.