Вольеры

Он проснулся, огляделся и перевернулся на спину, глядя в потолок.

Мама пришла только через несколько часов, говоря о том, что вновь пришлось задержаться на работе. Сначала ему казалось, что она оправдывается, но вскоре до него дошло, что она просто просит его о понимании.

Понимание ей необходимо.

За пониманием последует уважение.

Она это знает. И он это знает. Немногие способны на понимание.

Она позвала его ужинать, как только разогрела полуфабрикаты в микроволновке.

– Чем занимался сегодня?

– Ничем.

– Как это, ничем? Целый день проспал? Или просидел, глядя на стену?

– Нет.

– Так, чем ты занимался?

– Ничем.

– Ну, может, ты смотрел телевизор? Или выходил из дома? Не отнекивайся, я знаю, что ты научился лазать через воздуховод.

– Я был у Майхэма.

– Да? И как он поживает?

– Он предлагал сходить с ним в кино.

– И вы пошли?

– Мне не хотелось. Я пошел домой.

Она не ответила. Просто кивнула, будто все поняла. Не слова, но то, что лежит за словами. Это сложнее, чем кажется.

Они поужинали в одиночестве и разошлись по своим комнатам. Она еще полтора часа читала роман в мягкой обложке, а он просто лежал и смотрел в, подсвеченный ночником, потолок своей комнаты.

Когда свет погас, он выбрался из-под одеяла, оделся и, стараясь не шуметь, пролез в шахту воздуховода.

Тут хорошо.

Там тоже хорошо, но тут лучше.

У Майхэма совсем неплохо, хоть от него и воняет шариками от моли.

Он прополз до соседней квартиры и поглядел в воздуховод. Обитатель четырех стен уже ширнулся и ловил приход, выставляя напоказ передние желтые зубы.

Ему там хорошо, должно быть. Лучше, чем здесь.

Пацан прополз дальше по шахте, остановившись у квартиры банкира. Свет был потушен. Дома никого не было. Откуда-то он знал это, и без труда отодвинул решетку, проникнув внутрь.

Сначала он полез в ящики столов, но быстро пресёк это желание, нехотя складывая безделушки назад. Да, и нет тут ничего интересного. Россыпь подарочных ручек, какие-то заметки и блокноты. Все пустое. Незаполненное. Будто, эти письменные принадлежности нужны лишь этим ящикам, но никак не их хозяину.

Он послонялся по квартире, оглядывая содержимое полок и стеллажей.

Тут лишь тоска. Понятно, почему нигде нет хозяина.

Ему захотелось на улицу. На воздух. Куда угодно, но как можно дальше от этой тоски.

Нырнув в вентиляцию, он проследовал знакомому маршруту и, выбравшись в коридоре, сразу же направился к выходу. Чувство заточения душило. Чувство притупляло чувства. Чувство топтало в нем что-то живое.

Воздух оказался холоднее, чем он думал, но и это не остановило его на пути к свободе через газоны и невысокие заборы.

К высокой траве, скрывающей небольшой пруд. Почти лужицу, у которой можно посидеть и вдохнуть водяную стужу.

За высокой травой тебя не видно. Гаргантюа не выбежит из дома, ошалело размахивая руками, и крича. Майхэм продолжит разглядывать старые фото даже ночью при тусклом свете лампы. Мама проспит до утра и встанет по будильнику.

Пройдет ночь и жизнь продолжится, но здесь за высокой травой не видно этой жизнь. Не видно того, к чему придется вернуться, как только замерзнешь, потому, как забыл взять куртку. Не видно будущего или прошлого. Высокая трава скрывает все. Укрывает и прячет.

За высокой травой не видно то, чего боишься.

Не видно этих вольеров, от которых так невыносимо хочется убежать.