– Господин Штрумпф! – хором закричали репортеры. – Что вы везете фрау Грасс?
Господин Штрумпф принял важный вид и не ответил, словно не слышал вопроса. Лошадь остановилась точно напротив подъезда, украшенного дырявым жестяным навесом. Почтальон Штрумпф медленно слез с козел, не обращая внимания на журналистов, открыл дверцу кареты, покопался в почтовой сумке, достал оттуда желтый, с сургучной печатью конверт и торжественно прошествовал к входной двери.
– Неужели это письмо для фрау Грасс? – спросил репортер с папиросой.
– Да, – коротко ответил почтальон.
– Оно из Америки?
– Да, – последовал такой же короткий ответ.
– Эй, Штрумпф, остановись-ка! – зычно произнес фотограф.
Толстяк Штрумпф послушно остановился и приосанился. Перед собой на уровне груди он держал желтый конверт.
Вспыхнул магний, поднялось облако дыма. Фотограф разогнулся от ящика, довольно улыбнулся:
– Эй, Штрумпф, тебя хорошо снимать! Ты такой большой!
Штрумпф тоже улыбнулся и вошел в подъезд. Репортеры с шумом бросились за ним.
В квартиру фрау Грасс они ворвались лишь тогда, когда она уже прочитала письмо. Рядом с ней стояли два подростка, а женщина возбужденно говорила, и слезы текли у нее по щекам.
– Он жив! Он пишет, что скоро вышлет нам деньги на дорогу! У него там свое дело! Мы поедем в Америку...– Фрау Грасс всхлипнула и заплакала в голос.
Дети стали обнимать ее и успокаивать.
И в это время раздался грубый голос фотографа:
– Ну-ка, посторонитесь!
Он внес в комнату треногу с тяжелым ящиком, которые держал на плече, поставил на пол, раздвинул опоры треноги и склонился к ящику, блестевшему глазом-объективом.
– Фрау Грасс! Я должен запечатлеть вас. Завтра вы увидите себя и своих счастливых детей в газете!
Они ехали в полупустом вагоне. Бедно одетые пассажиры сидели тихо, старались не смотреть никому в глаза. И они тоже не глядели друг на друга. Мессинг и Цельмейстер устроились один напротив другого, Лева Кобак – рядом с Цельмейстером. Рядом с ними на лавках – пожилой человек в плаще и шляпе и две пожилые женщины. Мессинг все так же дремал, прикрыв глаза. Питер Цельмейстер поднял голову и долго, пристально смотрел на него. Потом с натянутой улыбкой спросил:
– Вольф, о чем ты все время думаешь? Так много думать опасно для здоровья. Это еще мой дедушка говорил. А он понимал в жизни побольше нашего и потому прожил сто два года.
– Я не думаю, я вспоминаю, – не открывая глаз, ответил Мессинг.
Мессинг заканчивал завтрак в гостиной, когда вошел доктор Абель с пачкой газет.
– Доктор, простите, так хотел есть, что начал завтрак без вас, – извинился Мессинг, привстав из-за стола.
– Пустяки, Вольф! Я выпью только кофе. – Доктор бросил на стол пачку газет. – Читайте, герр Мессинг! Фрау Грасс получила письмо ровно через две недели, как ты и предсказал, и теперь ждет денег от мужа, чтобы ехать в Америку! Вена и вся Австрия снова потрясены! Почитайте, почитайте.
– Не буду, – нахмурился Вольф. – Мне эта шумиха порядком надоела.
– Нехорошо, Вольф! Я понимаю, слава, конечно, утомительна, но ее надо воспринимать с достоинством и уметь получать от этого удовольствие.
– Сомнительное удовольствие.
– Эти сомнительные удовольствия, герр Мессинг, для вас только начинаются, – усмехнулся Абель, поднимая чашку с кофе и отпивая глоток. – Ч-черт, кофе совсем остыл...
По улицам Вены бежали мальчишки с газетными сумками через плечо. Крики оглашали утренний воздух:
– Россия объявила войну Австро-Венгрии! Германия объявила войну России! Война! Война! Выступление кайзера Вильгельма! Война!