Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

ПЕТЕРБУРГ. Николай II в парадном мундире с саблей на боку... Свита в белых мундирах и белых перчатках, сверкают золотые погоны и аксельбанты... Перед императором проходит гвардия... рысят казачьи сотни... кавалерия... Генералы в белых мундирах, их грудь украшают ордена... Солдаты маршируют по площади, по Невскому проспекту... И та же беснующаяся экзальтированная толпа – женщины в шляпках, господа в черных сюртуках и белых рубахах... Все охвачены патриотическим, смахивающим на безумие восторгом...

Они завтракали в молчании. Ели яичницу и сосиски, пили чай из белых пузатых чашек с розовыми цветами. За столом сидели втроем – Вольф, доктор Абель и его помощник Лев Кобак. Кроме чая на столе стояли никелированный кофейник, небольшие чашки с кофе и молочник. На краю стола – полуразвернутые газеты, их недавно просматривали.

– Лева, подайте, пожалуйста, кофейник, – попросил Абель. – Хочу попробовать, как наша новая хозяйка варит кофе...

Кобак молча передал кофейник и молочник доктору. Тот налил в чашку кофе, добавил молока, отпил глоток, причмокнул и заговорил:

– Так, дорогие мои коллеги и компаньоны, война разворачивается по всей Европе, и скоро кровь польется реками...

– А кто победит, по-вашему? – осторожно спросил Кобак. – Антанта или Тройственный союз?

– Лева, мне совершенно наплевать, кто победит, – скривил губы доктор Абель. – В любом случае будут сотни тысяч убитых... А не лучше ли спросить нашего дорогого Вольфа... что он видит?

– Будут миллионы убитых... – после паузы ответил Мессинг. – Ужасно, что будет...

– Кто же победит, Вольф? – нетерпеливо переспросил Абель.

– Антанта... – вновь после паузы ответил Мессинг. Он походил на художника – в те времена именно они носили длинные, почти до плеч, волосы, тонкие подстриженные бородки и усы. Но у Вольфа не было бородки и усов – только густые длинные черные волосы.

– И когда же это случится, господин Мессинг? – вновь спросил Абель.

Вольф долго смотрел в окно, наконец произнес:

– В семнадцатом... нет, в восемнадцатом году...

– Даже не могу представить, какая страшная будет бойня, – покачал головой Абель.

Вена, 1915 год

В кабинет Мессинга заглянул молодой человек и негромко сказал:

– Посетитель к вам, Вольф Григорьевич.

– Проси, проси...

– Позвольте представиться: Ганс Швебер, коммивояжер. – Снимая кепку, в комнату вошел мужчина лет пятидесяти, в пиджаке, штанах-галифе и высоких сапогах. – Мне посоветовали обратиться к вам, герр Мессинг, потому как я в большой тревоге: письмо от сына получил месяц назад, сказал, что едет домой, а его все нет и нет. А из Марселя дороги самое большее неделя... Вот, может, посмотрите? Говорят, вы большой мастак на эти дела. – И Швебер положил на стол письмо в конверте, присел в кресло напротив стола.

– На какие дела? – чуть улыбнулся Мессинг.

– Ну, это... – несколько растерялся Ганс Швебер. – Увидеть через время... или как это еще сказать? Через расстояние? Ну, не знаю, вам виднее... – совсем смешался коммивояжер.

– Увидеть через время? – переспросил Мессинг, разворачивая конверт. – Ну-ну...

Он долго читал строки письма... дочитывал до конца и возвращался к началу. Лицо его сделалось напряженным, и черные глаза вновь расширились. Потом он положил письмо, встал из-за стола и отошел к окну. Он смотрел в окно, а за спиной с нарастающей тревогой звучал голос коммивояжера Швебера:

– Понимаете, герр Мессинг, три года назад скончалась моя супруга от сердечного приступа, ав прошлом году умерла дочь Марта от воспаления легких. Сын – все, что осталось у меня. Когда умерла Марта, я стал звать сына домой... и вот наконец получил от него письмо. Но в нем он пишет о том, что скоро вернется, а его все нет и нет. Право, мне стало не по себе...

Мессинг вернулся к столу, вновь стал читать письмо, наморщил лоб. Потом положил письмо на стол, пальцами стиснул виски и закрыл глаза. Господин Швебер со страхом наблюдал за ним.

– Должен вас огорчить, господин Швебер, – наконец глухим голосом заговорил Мессинг. – Ваш сын не приедет... вы напрасно его ждете...

– Что? – перебил Швебер. – Как это не приедет? Он же пишет, что собирается домой. Как вы можете так говорить? У вас же в руках письмо.

– Это почерк мертвого человека... – с трудом выдавил из себя Мессинг.

– Как мертвого? Вы хотите сказать, что... что вы хотите сказать?

– Только то, что я сказал, господин Швебер. Поверьте, мне очень тяжело говорить вам это, но... письмо написано человеком, который... теперь уже мертв.

Швебер вскочил, схватил со стола письмо, конверт, с ненавистью посмотрел на Мессинга: