Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

Немецкие солдаты ломают шлагбаум на германо-польской границе... Колонны немецких солдат маршируют по дороге... У обочины указатель с надписью по-польски: “Варшава”... Движутся колонны танков с черными крестами на броне... Немецкие истребители и бомбардировщики пикируют на Варшаву... дымятся и рушатся под взрывами дома... взлетают на воздух мосты... кругом дым и пожары... Немецкие автоматчики идут по горящим улицам Варшавы... площадь, окруженная старинными зданиями, заполнена трупами... мужчины в гражданской одежде... женщины... дети... Немецкий содат клеит на деревянной афишной тумбе большое объявление: “Командование германских войск назначает награду за голову государственного преступника Вольфа Мессинга – 250000 рейхсмарок”.

Польша, 1940 год,

на границе с Советским Союзом

Лодка медленно плыла поперек реки. Черная гладь, тихие всплески воды, стекающей с весел, и все ближе и ближе противоположный берег. Наконец Янек поднял весла, и лодка совсем бесшумно заскользила в зарослях камыша. Камыш зашелестел по бортам, тяжелые растения несколько раз ударили Мессинга по голове и плечам.

– Тут неглубоко, пан Мессинг, – сказал Янек. – Придется немного по воде...

– Да, да... – Мессинг поднялся, пошатнулся и едва не упал в воду.

Янек поддержал его за руку, сказал виновато:

– Я бы до берега вас проводил, да боюсь русских пограничников.

– А немецких не боитесь?

– Ну, немецких бояться нечего – сразу расстреляют, а русские будут мурыжить и держать неделю, пока отпустят. А мне неделю нельзя – дел много в Польше. Так что прощайте. Счастливого пути.

– И тебе счастливо, Янек. – Мессинг шагнул в воду, провалился и опять чуть не упал, и Янек снова схватил его за руку.

– Ничего, ничего... – Мессинг с трудом опустил вторую ногу и оказался почти по пояс в воде. Полы расстегнутого пальто поплыли рядом с ним.

Янек оттолкнулся веслом, и лодка скользнула по воде к середине реки. Янек сел на весла, кивнул бородатому мужчине, за всю поездку так и не проронившему ни слова, и они стали быстро отгребать в сторону.

Мессинг проводил удаляющуюся лодку грустным взглядом и побрел по воде к берегу, хватаясь за камыши, свисавшие со всех сторон. Наконец он выбрался на твердую землю. Вода стекала с него ручьями. Он сел на сухой пригорок и принялся стаскивать намокшие ботинки. И через мгновение услышал за спиной сухой щелчок винтовочного затвора и громкий мужской голос:

– Попался, вражина! Руки вверх!

Мессинг обернулся и увидел молоденького красноармейца в линялой гимнастерке и стоптанных сапогах, с винтовкой наперевес, направленной прямо на него. Глаза у солдата были настороженные.

Мессинг медленно встал, осторожно поднял вверх руки, держа в одной мокрый ботинок. Солдат присмотрелся к Мессингу, успокоился, поставил винтовку на землю:

– Надевай ботинок. Пошли!

Мессинг вновь сел на землю, надел ботинок и поднялся.

Советский Союз, 1940 год

Просторную комнату ярко освещала электрическая лампочка под зеленым абажуром, стены были оклеены плакатами: “Если ЗАВТРА война!”, “БОЛТУН – находка для шпиона”, “ГРАНИЦА – на замке”, “ДА ЗДРАВСТВУЕТ МАРКСИЗМ-ЛЕНИНИЗМ!” На видном месте висел большой застекленный портрет улыбающегося в усы Сталина.

За столом расположился старший лейтенант Антон Скрыпник – мужчина лет двадцати пяти – двадцати семи, в гимнастерке с тремя кубиками в петлицах, чубатый, но аккуратно подстриженный “под бокс”.

– И документов, значит, с собой никаких? – устало спросил старлей у сидящего перед ним Вольфа Мессинга.

– Никаких документов у меня нету, – с сильным акцентом на русском ответил Мессинг. – Все документы у меня забрали немцы, когда арестовали.

Он был одет в не по росту большую линялую гимнастерку, защитного цвета галифе и сапоги и выглядел очень смешно – военная одежда явно не шла ему.

– А ты, значит, бежал из-под ареста? – с сомнением допытывался старлей Скрыпник.

– Да, мне удалось бежать.

– Это ты бабушке своей расскажи. Чтобы у немцев с-под ареста бежать, так я тебе и поверил.

– Я правду говорю...

– Знаешь, сколько таких, как ты, через границу каждый день прет? Десятками... но у всех, между прочим, хоть какие-то документики есть. А ты явился – гол как сокол!

– Я же говорю...