Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

Он долго читал строки письма… дочитывал до конца и возвращался к началу. Лицо его сделалось напряженным, и черные глаза вновь расширились. Потом он положил письмо, встал из-за стола и отошел к окну. Он смотрел в окно, а за спиной с нарастающей тревогой звучал голос коммивояжера Швебера:

– Понимаете, repp Мессинг, три года назад скончалась моя супруга от сердечного приступа, а в прошлом году умерла дочь Марта от воспаления легких. Сын – все, что осталось у меня. Когда умерла Марта, я стал звать сына домой… и вот наконец получил от него письмо. Но в нем он пишет о том, что скоро вернется, а его все нет и нет. Право, мне стало не по себе…

Мессинг вернулся к столу, вновь стал читать письмо, наморщил лоб. Потом положил письмо на стол, пальцами стиснул виски и закрыл глаза. Господин Швебер со страхом наблюдал за ним.

– Должен вас огорчить, господин Швебер, – наконец глухим голосом заговорил Мессинг. – Ваш сын не приедет… вы напрасно его ждете…

– Что? – перебил Швебер. – Как это не приедет? Он же пишет, что собирается домой. Как вы можете так говорить? У вас же в руках письмо.

– Это почерк мертвого человека… – с трудом выдавил из себя Мессинг.

– Как мертвого? Вы хотите сказать, что… что вы хотите сказать?

– Только то, что я сказал, господин Швебер. Поверьте, мне очень тяжело говорить вам это, но… письмо написано человеком, который… теперь уже мертв.

Швебер вскочил, схватил со стола письмо, конверт, с ненавистью посмотрел на Мессинга:

– Грязный шарлатан, ты заплатишь мне за это… Грязная жидовская морда! Всех вас на виселицу! – Швебер потряс сжатым кулаком и почти выбежал из кабинета, топоча сапогами.

Мессинг грустно смотрел ему вслед. Потом проглотил ком в горле, в глазах его блеснули слезы. Вошедший в кабинет Абель успел заметить этот блеск и мягко проговорил:

– К этому надо быть готовым, друг мой Вольф.

– К чему? – спросил Вольф, отворачивая лицо.

– Вас еще не раз назовут жидом и грязным шарлатаном…

– И что вы делаете, когда вас так называют? – спросил после паузы Мессинг.

– Представьте себе – ни-че-го… – улыбнулся Абель. – Ибо что я могу сделать? Ударить в ответ? Или выругаться? Разве это поможет чему-либо? Разве я не перестану быть грязной жидовской мордой?

– Я не понимаю вас, доктор… пытаюсь понять и не понимаю… – нахмурился Мессинг.

– И не надо, не напрягайтесь, Вольф… все равно не поймете. Об одном только прошу: отнеситесь к этому со спокойствием Спинозы… или Альберта Эйнштейна… И учтите, коллега, идет война… сердца людские наполняются злобой все больше и больше… Вы заметили, как пустеют залы? Закрываются театры… музеи… Кстати, вы хоть знаете, что мы зарабатываем все меньше и меньше?

– Вы мне ничего не говорили об этом, доктор.

– Господин Кобак вам не докладывал? – удивился Абель.

– Н-нет, он тоже ничего не говорил.

– И вы ни о чем не догадывались, когда видели полупустые залы?

– Я как раз думал, что именно в это тревожное время люди и будут приходить, чтобы удивляться… узнавать о будущем…

– Дорогой мой романтик, у людей нет денег, чтобы покупать билеты на ваши концерты, – укоризненно произнес доктор Абель. – Каким же слепым вы иногда бываете…

Вена, месяц спустя

Поздним вечером после представления Абель и Мессинг вышли из служебного подъезда театра. Доктор Абель дымил сигарой.

– Ну что, дорогой мой, неужели созерцание полупустого зала не навело вас на некоторые мысли? – спросил Абель. – Люди нищают… придется снизить цены на билеты… и притом значительно…

– Что ж, снижайте.

– И тогда придется расстаться с комфортабельной жизнью. А вы… простите, а мы к ней привыкли, – усмехнулся доктор.

– Есть русская пословица: по одежке протягивай ножки, – ответил Мессинг.

– Мудрая пословица, но меня она не утешает.

Едва они спустились по лестнице и ступили на тротуар, освещенный в этом месте газовым фонарем, как к ним быстро подошли двое. В одном Мессинг узнал пожилого немца Швебера, который обозвал Мессинга грязным жидом, второй был намного моложе, высокий и плечистый, в шляпе и дорогом шерстяном пальто, под которым виднелись белый воротничок и галстук. Чем-то он неуловимо напоминал самого Швебера.

– Господин Мессинг, мы долго ждали вас… Дело в том, что… я пришел попросить у вас прощения… – с ходу быстро заговорил Швебер.

– Неожиданное желание… даже для меня, – усмехнулся Вольф.

Доктор Абель пыхнул дымом и вынул сигару изо рта.

– Нет-нет, господин Мессинг, я совершенно искренне приношу вам свои извинения. Вот смотрите: это мой сын. Он приехал живой и здоровый. Я счастлив, господин Мессинг!

– Значит, я ошибся… – нахмурился Вольф. – Зачем же тогда извинения? Или вы извиняетесь, что назвали меня грязным жидом?

– И за это тоже приношу самые искренние извинения. Но вы не ошиблись, господин Мессинг, вы не ошиблись! Вы действительно волшебник! Письмо писал не мой сын, а его приятель, понимаете? – Господин Швебер торжествующе улыбался. – Курт был очень занят и попросил его написать письмо, чтобы успеть отправить его утренней почтой. Приятель написал, а вечером он утонул…

– Утонул? – удивленно переспросил Вольф.