Опера открывается знаменитой увертюрой — истинным шедевром, настраивающим публику на жизнерадостное, искрящееся весельем представление. Музыка увертюры как бы внезапно налетает откуда-то и в буйном непрестанном движении несется к ликующей концовке. О развитии сюжета слушатель узнает из так называемых речитативов secco (сэкко) — «сухих» речитативов. Это, по существу, не столько пение, сколько «говорок», исполняемый в свободном ритме. Оркестр — полноправное действующее лицо оперного спектакля, сопровождающий, живописующий, комментирующий действие, — в моменты речитативов замолкает. Исполнение певцов в такие моменты поддерживается лишь скупыми аккордами чембало — итальянской разновидности клавесина.
Впрочем, Моцарт сумел разнообразить эти «сухие» места оперного действия тем, что каждый герой «разговаривает» у него по-своему, в своей, свойственной только ему, манере. А уж что касается музыкальных номеров, составляющих основной «корпус» оперы, — всех этих арий, каватин, канцон, дуэтов, терцетов, секстетов, хоров, — тут Моцарт в полной мере показывает себя великим психологом, мастером в изображении столь разнообразных людских характеров.
«Я ТАК ЗАНЯТ ВСЯКИМИ ДЕЛАМИ, ЧТО ПОЧТИ НЕ НАХОЖУ МИНУТЫ, КОТОРУЮ МОГ БЫ УПОТРЕБИТЬ НА СЕБЯ»
Опера была в основном готова, теперь начиналось самое трудное: продвинуть ее на сцену. Да Понте, человек, искушенный в придворном обхождении, отправился к императору. Следовало получить высочайшее «добро» на постановку нового произведения. Иосифу II была известна только одна опера Моцарта, поставленная, как мы уже знаем, в Вене — «Похищение из сераля», и отзывался он о ней довольно кисло. Моцарта он ценил лишь как автора инструментальных произведений. Да Понте, однако, удалось убедить государя познакомиться с музыкой оперы. Послали за Моцартом. Тот явился во дворец и сыграл монарху несколько фрагментов своей музыки. Император соизволил согласиться на постановку оперы и повелел начать репетиции.
Моцарту, разрывавшемуся, как всегда, между сочинением музыки, концертами и уроками, пришлось работать еще напряженнее. А тут он получил от императора заказ на одноактную «комедию с музыкой», как назвал ее сам композитор.
...Солнечным февральским днем 1786 года Иосиф II устраивал празднество в честь своего гостя — наместника Нидерландов. Артисты немецкого и итальянского оперных театров принимали в нем участие. Обе труппы ожесточенно соперничали тогда друг с другом, и обе показали на празднестве музыкальные спектакли, имевшие сходный сюжет. В них высмеивался... сам оперный театр со всеми его закулисными сварами и интригами. Музыку к итальянской пьесе написал Сальери, ревниво относившийся к славе Моцарта, немецкая же комедия — «Директор театра» — была положена на музыку Моцартом. Сюжет ее незамысловат, но он давал композитору возможность блеснуть своим мастерством, пародируя «высокий» оперный стиль и выводя на сцену типичных представителей артистического мира.
...К директору театра являются две певицы, стремящиеся попасть в труппу. Они стараются «перепеть» одна другую, и дело доходит до потасовки. Рассудительный тенор делает тщетные попытки помирить их. Композитор великолепно передал сентиментальный характер одной примадонны, более живой и грациозный — другой. Он свел их вместе с тенором в восхитительном, остроумном терцете (то есть ансамбле из трех участников), где обе дамы поют одновременно, перебивая друг друга, а тенор старается их утихомирить.
Публика приняла сочинение Моцарта более прохладно, чем представление итальянской труппы с музыкой Сальери. Впрочем, частичная неудача была с лихвой компенсирована тем грандиозным успехом, который имела на премьере «Свадьба Фигаро».
Музыка этой оперы Моцарта была встречена овациями уже во время репетиций. Рассказывают, что композитор пришел на первую оркестровую репетицию в изящном, отделанном мехом, красном (он, видимо, любил этот цвет) полукафтане и в шляпе с позументами. Он легко взлетел на сцену, чтобы указывать исполнителям нужные темпы. Когда бас Бенуччи (оперу разучивала итальянская труппа) дошел до арии Фигаро, обращенной к Керубино («Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный»), всех будто током ударило. И певцы на сцене, и музыканты в оркестровой яме хлопали, не жалея ладоней, скрипачи стучали — в знак восхищения — смычками по пультам, и все дружно кричали: «Браво! Браво, маэстро! Да здравствует великий Моцарт!».
Моцарт сиял. «Я никогда не забуду, — писал в своих воспоминаниях один из участников репетиции, — его лица, озаренного лучами гения. Описать это так же невозможно, как нарисовать солнечный луч...»