Нет ничего страшнее, чем вид города Виипури (Выборга шведов), чем эти черные руины под снегом. Во время «Зимней войны» 1939-1940 годов русские не смогли взять Виипури; они заняли его только после заключения мира, на основании одной статьи Московского договора. Когда потом в прошлом августе советские войска были вынуждены оставить город, они жестоко уничтожали его с помощью мин и пожаров. Дом за домом, дворец за дворцом, весь Виипури они подрывали с использованием ультрасовременного метода радиомин, снабженных крохотным аппаратом, который вызывает взрыв после получения сигнала в виде нескольких музыкальных звуков на волне определенной длины. Когда я сегодня утром бродил по улицам Виипури, ветер ревел сквозь пустые каркасы домов. Серое небо, из жесткой непроницаемой материи, подстерегало за пустыми пещерами окон. Виипури был полным жизни, богатым, аристократическим городом, бастионом Скандинавии против России во все времена, лежащим на дороге, которая ведет из Ленинграда, из Новгорода, из Москвы в Хельсинки, в Стокгольм, в Осло, в Копенгаген, к Атлантике. Уже одно его положение указывает на его судьбу. В начале перешейка, к которому суживается Карелия между Финским заливом и Ладожским озером, лежит Виипури, плотно сконцентрировавшись вокруг своего шведского замка, в конце усеянного островами и утесами вытянутого узкого залива. Море проникает в землю, окружает город, охватывает его, протискивается между его домами, становится фоном его площадей, дворов его дворцов. Тот, у кого Виипури в руках, держит в руках и Финляндию. Это ключ Карельского перешейка, Kareljan Kannas. Как раз эта судьба арены борьбы из столетия в столетие, от осады к осаде, создавала архитектурные линии, выражение грации и силы этого города. Если смотреть со стороны моря или от кромки лесов, которые окружают это, Виипури кажется одним из тех «шато», тех замков, которые рисовал Пуссен, на заднем плане влажных темных лесов, с видом на зеленые долины и на синее небо, в полосах белых облаков. Как один из высоко взгромоздившихся древних городов Лация, на гравюрах, вроде тех, что украшают старые издания «Энеиды» из восемнадцатого столетия.