Волгины

С людьми у него быстро устанавливались задушевные, доверчивые отношения. Эти отношения служили примером многим политработникам в полку и даже в дивизии. Среди гостей на торжественном вечере были те, с кем Алексей прошел через всю сталинградскую боевую страду, и те, кто недавно пришел в батальон с новым пополнением.

Алексей, как всегда, знал всех своих людей в лицо.

— А-а, Гоголкин! — обратился он к рослому, светлоглазому, с рыжеватыми усиками автоматчику в небрежно накинутой на широкие плечи плащпалатке. — Как ваша переписка с магнитогорцами? Получили к празднику письмо?

— Получил, товарищ гвардии майор, — с живостью ответил Гоголкин, весело и почтительно глядя на Алексея. — Пишут: три нормы стали дали к празднику…

Вот уже несколько месяцев Гоголкин и некоторые его товарищи из взвода автоматчиков и минометного взвода переписывались с семьями рабочих Магнитогорска. Эта переписка началась случайно в ответ на письмо, полученное Гоголкиным еще под Сталинградом от родителей погибшего бойца.

Алексей надоумил автоматчиков написать коллективный ответ и сам принял участие в его составлении. Письмо получилось очень горячим, искренним, ободряющим. Переписка завязалась. Не прошло и месяца, как и от других семей «стального города» были получены на имя командира части такие же горячие письма. Рабочие писали о своих производственных успехах, о мелочах тыловой жизни, ободряли своих адресатов немного наивными дружескими советами и пожеланиями.

«Вы за нас не беспокойтесь, — писал Гоголкину один рабочий. — Мы свою трудовую вахту выстоим. Наша сталь вас не подведет. Фашисты еще узнают, какова она на вкус. Только и вы не зевайте, не пускайте на ветер ни одного снаряда. Не разбрасывайте зря металл… Но и не жалейте его, когда от него есть польза в бою», — практическим наставлением заканчивал письмо словоохотливый корреспондент.

Не проходило и недели, чтобы бойцы Гармаша не получали подарков от своих тыловых друзей…

— Товарищ гвардии майор, разрешите, — вмешался в разговор Алексея с Гоголкиным маленький курносый сержант, командир минометного расчета. Смешливые, кругленькие глаза его поблескивали из-под пушистых совершенно белых бровей, как бусинки из прозрачного голубоватого стекла. — Гоголкин, он в свою пользу переписку обращает. С тыловыми барышнями перезнакомился, они ему карточки шлют… Невесту себе подыскивает…

— И это неплохо, — улыбнулся Алексей, подмигнув Гоголкину.

— Он письма не все нам показывает, прячет, — продолжал шутливо подтрунивать сержант. — Какая же это коллективная переписка, когда он свою секретную переписку завел.

Гоголкин ответил на шутку сержанта чуть пренебрежительным взглядом.

— Товарищ сержант, это вас завидки берут, что автоматчики больше вашего писем получают. Надо иметь особый письмовный слог и не писать о всяких пустяках, тогда и вам лично будут отвечать…

— Да уж куда нам, самоварникам, равняться с вами — вы и пишете так, как из автоматов строчите, — без обиды, лукаво поглядывая на Алексея и как бы призывая его в свидетели обнаруженной несправедливости, проговорил сержант-минометчик.

Алексей весело и примирительно поглядывал на обоих. Минометчик нравился ему не меньше, чем степенный, всегда вежливый Гоголкин. Он чем-то походил на мастера-мостовика Шматкова, о котором Алексей не забывал изредка вспоминать: та же веселая деловитость, смекалистость, упорство и щедрость на неожиданные изобретательные выдумки были и у сержанта Сердюкова.

Это он, Сердюков, еще на правом берегу Дона устроил неприятелю злую шутку. Взвод советских бойцов с двумя минометами и станковым пулеметом оборонял несколько дней подряд важную высотку. Фашисты обложили ее со всех сторон, и лишь узкий, взятый в тиски перешеек связывал советских бойцов с отошедшей ранее ротой. Держаться на высотке становилось все труднее. Кончались боеприпасы. Минул еще один день сопротивления. Пулеметчики отбили все атаки немцев, выдержали самый ужасный снарядный шквал. Наступила душная августовская ночь. Измученные смельчаки, борясь со сном, лежали в своих окопчиках, среди едко пахнущей, высушенной солнцем полыни, на самой верхушке злополучной безымянной высотки. С трепетом ждали рассвета, когда назойливый противник начнет новую остервенелую атаку. Доставка боеприпасов прекратилась накануне вечером — немцы перехватили перешеек; пулеметных дисков было мало…

Сержант Сердюков в десятый раз пересчитывал мины. Иногда взгляд его обращался к стоявшей позади окопчиков сеялке, брошенной еще с весны колхозниками, и к небольшой, наполовину разметанной копне сухой соломы, служившей бойцам последней отрадой — они выстилали соломой свои окопы…

Внезапно Сердюкова осенила дерзкая мысль. Такие мысли приходили ему в голову всегда неожиданно. Задумав поднять дух бойцов, он тут же поделился с ними своим замыслом. «Что будет то будет, — говорил он двум своим товарищам. — Хотя переполошим ихнюю шатию, и то будет польза».