В этом смысле {i}историческая онтология нас самих,{/i} или {i}онтология настоящего{/i} предстает как такая установка по отношению к самим себе и к своему собственному настоящему, когда делается попытка на самих себе, в том, "что мы говорим, что мы думаем и что мы делаем", ухватить те {i}формы субъективности, знания и отношения к другим,{/i} через которые мы и оказались конституированы в качестве того, что мы суть; формы, которые обладают властью над нами в силу уже того, что они нам {i}вменены,{/i} которые нас "определяют", или, позволяя себе игру слов,- "о-пределивают", от которых мы, стало быть, зависим и которые задают поле нашего {i}возможного опыта.{/i}
Эта критическая установка предполагает как анализ вмененных нам форм субъективности, так и "постоянное
{i}439{/i}
созидание нас самих в нашей автономности", "работу нас самих над самими собой как свободными существами". Эта критическая установка, которую Фуко называет еще "установка-предел", с очевидностью выходит за рамки чисто эпистемологической критики или аналитики власти, поскольку анализ форм знания и институциональных практик здесь является лишь условием возможности и инструментом критики форм субъективности и их трансформации. Эта критическая установка выходит и за границы трансцендентального анализа: она укореняет историю мысли - а вместе с ней и изучение форм опыта - не только в анализе {i}представлений,{/i} но и в анализе {i}институций{/i} и "{i}практик{/i}"{i},{/i} безразлично - дискурсивных или нет, в анализе всего того, где "обитает", как говорит Фуко, мысль. Критическая установка, характерная для "онтологии настоящего", систематически ищет "пространство конкретной свободы, то есть - возможного изменения". Если для {i}Канта,{/i} напоминает Фуко в работе "Что такое Просвещение?", основной вопрос {i}критики{/i} состоял в том, чтобы "знать, какие границы познание должно отказываться переступать", то для него самого вопрос этот трансформируется в вопрос о том, "какова - в том, что нам дано как всеобщее, необходимое, обязательное,- доля единичного, случайного и идущего от произвольных принуждений. Речь, стало быть, идет о том, чтобы критику, отправляемую в форме {i}необходимого ограничения,{/i} трансформировать в практическую критику в форме {i}возможного преодоления{/i}" ({i}ibid.,{/i} p.574).
* * *
"Здесь в автографе рукою Филиппа Эммануэля Баха сделана следующая приписка: "При работе над этой фугой, на том месте, где в противосложении проводится имя {i}ВАСН,{/i} автор скончался"."
Нечто подобное этим словам, записанным рукою сына рядом с 239 тактом последней, незаконченной фуги "Искусства фуги" Баха,- нечто подобное этим бесхит
{i}440{/i}
ростным словам чья-то рука должна была бы начертать и на том месте, где обрываются мысль и "дискурс" нашего героя. Ибо этот дискурс, как и баховская фуга, только {i}о6-рывается,{/i} но не заканчивается и, так же как она, обрывается как раз на том месте, где вступает тема, которая могла бы стать "монограммой" философского имени автора- этого {i}философа со-временности,{/i} и потому, быть может, самого современного из современных мыслителей, этого {i}историка настоящего,{/i} снова и снова пытающегося высвобождать {i}мысль -{/i} прежде всего свою собственную - из плена всех и всяких ее уже ставших, стало быть - омертвелых форм, а потому - форм, уже обреченных, не способных стать живым откликом мысли на настоящее. Мысли, для которой "быть" значит всегда: "быть иной" - иной, дабы быть {i}со-временной,{/i} то есть {i}отвечать настоящему-{/i} тому {i}вечному{/i} в этом вот "теперь", которое - вечно иное и {i}новое,{/i} и которое может достигаться только в точках ее, мысли, абсолютной {i}свободы.{/i} А это значит - ее {i}незаместимости{/i} никакой другой и ничьей чужой, даже и своей собственной - вчерашней - мыслью.
И перед тем, как эта тема уступит место другой, не знающей своего голоса теме, чей голос - перебой всех других голосов: "дальнейшее безмолвие!", как сказал другой, знавший в этом толк герой, - позволим в конце еще раз прозвучать этой последней теме Фуко в патетичном ее проведении автором: "Что разум испытывает как свою необходимость, или, скорее, что различные формы рациональности {i}выдают{/i} за то, что является для них необходимым, {i}-{/i} всего этого вполне можно написать {i}историю{/i} и обнаружить те сплетения случайностей, откуда это вдруг возникло; что, однако, не означает, что эти формы рациональности были иррациональными; это означает, что они зиждятся на фундаменте человеческой практики и человеческой истории, и, поскольку вещи эти были {i}сделаны,{/i} они могут если знать, {i}как{/i} они были сделаны, - быть и {i}переделаны{/i}" ({i}Dits etecrits, t.TV,{/i} p.449).
{i}441{/i}
{i}Post scriptum{/i}
{i}Берегитесь. Вы
напишете о нем книгу.{/i}
ТОМАС МАНН