– Не все ли равно вашему величеству, кто я и что я: доктор Шенинг, Жермен или Одар, а может быть, ни то, ни другое и ни третье? – ответил Сен-Жермен. – Знайте, что я – человек, который обещал вашей матушке пред ее смертью прийти вам на помощь, по мере моих сил, когда вы будете нуждаться в людях, и я пришел, чтобы сделать что можно. Ни под именем графа Сен-Жермена, ни под другим каким-нибудь я не мог явиться ко двору; ведь это было бы слишком явно и заметно, – теперь уже ищут именно среди придворных того, чего там нет. Боятся Шувалова, ни в чем не повинного, но это скрывает настоящие следы. Мне нужно было получить скромное место управляющего.
– Но вам могли не дать его.
Сен-Жермен, пожав плечами, возразил:
– Что должно сделаться, то всегда делается. Пред вашим величеством я скрывал себя до сих пор потому, что было преждевременно сказать, кто я, а потому я взял имя Одара. Пусть скажут вам Орлов или Пассек.
– Они знают вас? – удивилась Екатерина.
– Давно, ваше величество.
– Знают вас как графа Сен-Жермена?
– И не одни они, а большинство ваших друзей. Простите, что я должен был скрывать от вас, но и сегодня не открылся бы, если бы не заметил в вашем величестве колебания.
– Колебания! – повторила Екатерина. – О, нет, теперь я не колеблюсь! Теперь я верю вам и в доказательство моего доверия ни с кем не скажу никогда ни слова о нашем разговоре. Вы для меня останетесь прежним Одаром до тех пор, пока сами не захотите объявить свое имя.
Сен-Жермен поклонился.
– Я не хотел бы никогда объявлять его, ваше величество. Пусть в этом деле не будет известно, какое участие принимал в нем граф Сен-Жермен. Я служу вам, потому что служу правде, и большего мне не нужно. Пройдут года, имя Одара, может быть, попадет в чьи-нибудь записки, но на нем будущий историк не остановится долго и пропустит его, а имя Сен-Жермена слишком громко, как…
– Как что? – спросила Екатерина.
– Как шарлатана, ваше величество, – понижая голос, досказал граф. – Тут пусть рассказывают про меня разные нелепости, а настоящее дело останется неизвестным.
Екатерина вполне уже овладела собою и ответила с тою своею особенною улыбкой, которая притягивала к себе каждого:
– Но во всяком случае для меня вы останетесь другом принцессы, моей матушки. Расскажите же мне о ней!
И Сен-Жермен стал рассказывать о последних днях принцессы Иоганны, скончавшейся два года тому назад, в мае 1760 года, в Париже.
V. Поездка на Мызу
После своего разговора с Орловым Артемий оказался всей душой преданным императрице, чего, впрочем, вполне ожидал Орлов. Он был уверен в молодом человеке, которого знал давно и знал также, что он принадлежит к кружку, образованному Сен-Жерменом в Кенигсберге, а следовательно, и теперь в Петербурге, должен примкнуть к ним. Поэтому он прямо сказал Артемию, что отвезет его на другой же день на мызу, недалеко от Петербурга, где собираются люди, мыслящие одинаково с ними.
В назначенное время Орлов заехал за Артемием, и они, сев на лошадей, верхом поехали за город, как будто на прогулку. Они ехали совсем рядом, по мягкому, обросшему кое-где травкой, берегу реки Фонтанной, минуя красовавшиеся по сторонам барские дома с их садиками и широкими дворами за нарядными решетками.
– Посмотри, недурна! – толкнул локтем Орлов Артемия и кивком головы показал на садившуюся в карету у одного из домов девушку.
Артемий посмотрел и… невольно осадил лошадь. В карету садилась Ольга.
Он, казалось, княжну Проскурову узнал бы не только так вот, как увидел ее, – прямо в лицо; нет, даже если бы пришлось ему хоть за версту взглянуть на нее, он и тогда сказал бы, что это – она.
Но Ольга не могла видеть его. Она слишком быстро, не глядя в его сторону, села в карету, гусары вскочили на запятки, и карета быстро укатилась, подхваченная четверкою рослых коней.
Это была минута страшного испытания для Артемия.
Сколько долгих, мучительных лет он не только не видел Ольги, но даже не слышал о ней ничего – здорова ли она, жива ли, что с ней, где она… И вот наконец судьба сталкивает их опять, и она жива и здорова, и все так же прекрасна, как и прежде, нет… она лучше прежнего, еще прекраснее.
Первым чувством, охватившим Артемия, была радость, причем она заключалась, во-первых, в том, что он видел княжну здоровою, во-вторых – что он просто видел ее, и наконец, и это было главное, в том, что он любил ее по-прежнему.
Да, он любил Ольгу по-прежнему, но научился теперь владеть своим чувством. Будь это три года тому назад, бог знает, что могло бы произойти с ним. Но теперь, только придержав лошадь, он весь сжался, и ни один мускул на его лице не дрогнул, ни одно движение не выдало его; только сердцу не мог приказать он не забиться сильнее, и оно застучало, забилось, как пойманная птица в клетке.
Карета укатилась. Орлов спокойно повернул и подъехал к воротам, у которых осталась прислуга, провожавшая княжну. Все это были люди, новые для Артемия. Он не помнил их по Проскурову, но узнал на них ливрею князя.