А между тем гроза близилась, и работа шла тайно, но деятельно, и именно там, где ее вовсе не ожидали. Одар являлся с докладом к государыне каждую неделю, приезжая для этого в Петербург; каждый раз с ним виделся Торичиоли, разговаривал и все более и более убеждался, что это – решительно малоспособный человек. Он даже находил пьемонтца глупым, но деньги тем не менее получал из канцелярии исправно.
На другой день, после того как Торичиоли виделся по долгу службы со своим пьемонтцем, поехав к нему от Эйзенбаха, Одар рано утром явился с докладом к государыне. Он был уже своим человеком на ее половине и, войдя в небольшую, скромно обставленную приемную, велел доложить о себе. Старый камердинер поклонился ему, как знакомому посетителю, и прямо открыл дверь в следующую комнату – кабинет молодой государыни.
Екатерина ждала Одара. Она сидела у стола, положив на него локти и опираясь подбородком на сложенные руки. Здесь, у себя дома, она вовсе не имела того смиренного, покорного вида, который должна была принимать на той половине дворца до поры до времени. Ее умные глаза под нахмуренными бровями казались гневными, и в этом гневе сквозила энергия, обыкновенно несвойственная женщине. Ее губы были сжаты и гордая решимость светилась во всем ее молодом, прекрасном лице.
– Садитесь, – сказала она Одару, поздоровавшись с ним. – Нет, знаете, дольше продолжаться так не может… Я не в силах более терпеть.
По тому, как встретила Екатерина своего управляющего, как заговорила с ним и как он сел на ее приглашение, сразу было видно, что их связывают не незначительные дела по хозяйству маленькой пригородной мызы, но что между ними есть что-то более серьезное и значительное.
Одар слегка наклонился и ответил, как бы продолжая не раз уже повторявшийся разговор между ними:
– Вашему величеству нужно решиться.
Екатерина улыбнулась и этою улыбкой яснее слов сказала, что не недостаток решимости удерживает ее.
– Решиться? Решиться нетрудно, но трудно привести в исполнение это решение… В душе я знаю, что дело мое правое, что оно должно совершиться именно потому, что правда на моей стороне. Я не иду против власти и тех, кто последует за мною, не поведу на бунт и на беззаконие. Нет, он, – подчеркнула она, подразумевая тут супруга, – своим поведением, своими поступками, своим пренебрежением не только к обычаям и верованиям страны своей, но даже к прямым и справедливым интересам ее идет сам против своей царской власти, потому что потеряет ее и для себя, и для своего потомства. Я должна сделать все, чтобы сохранить ее. Нет, я иду за власть, за сохранение моей второй родины, которую уже научилась любить и уважать, потому что иначе эта власть погибнет, а с нею вместе и великая страна. Да, я пойду с сознанием полной своей правоты и поведу за собою других. Я готова, во мне нет колебания. Но теперь еще рано, а завтра, может быть, будет поздно – поздно потому, что каждую минуту меня могут отвезти в монастырь, а рано – потому, что нет еще вокруг меня достаточно людей, во главе которых должна стать я.
Одар с восхищением смотрел на эту женщину; каждое ее слово дышало умом, и видно было, что все, что она говорила, было не только мучительно продумано, но перечувствовано ею.
– Я знаю, – продолжала Екатерина, – в гвардии у меня есть надежные слуги – там Орловы, Пассек, Потемкин работают умно, дельно и толково, большинство молодежи на моей стороне, но, к несчастью, все это именно молодежь. Довериться ей, одной ей – безрассудно. Правда, много недовольных и в народе, и среди духовенства, и среди нижних чинов, но все это – недовольства отдельные, не сплоченные; нужно связать их. А как это сделать? Самой – невозможно. Каждый шаг мой наблюдается. Вы, иностранец, должны в большинстве случаев быть посредником между мною и моими друзьями… Какие известия о старике Разумовском?
Гетман Разумовский, любимый гвардией, был лицом, привлечение которого на свою сторону казалось Екатерине весьма важным. Алексей Орлов, брат Григория, некоторое время тому назад сделал попытку обратиться к нему с намеками, осторожными и отдаленными, но гетман сразу понял их и посоветовал Орлову ехать «к другому», сказав: «Он умнее нас», после чего потушил свечи и пожелал своему гостю покойной ночи.
– Тогда молодой Орлов слишком поспешил, – ответил Одар. – Нужно было взять гетмана с другой стороны, теперь он наш.
– Правда? Вам это поручили передать мне?.. Каким же образом это выяснилось? – с радостным, нескрываемым удивлением переспросила Екатерина.
– Нужно было действовать через любимца гетмана Теплова. Это был единственный путь, и мы его достигли.
Екатерина вздохнула свободней, после чего проговорила:
– Это очень важное известие, очень важное!
– Михаил Никитич Волконский тоже на нашей стороне.
– Племянник Бестужева, начальник конной гвардии?
– Да.
– О нем я думала и раньше. Через Дашкову я тоже имею сведения о Панине.
– Ваше величество доверяетесь ей безусловно?
– Кому?.. Дашковой?.. Вы думаете, что она с сестрой имеет что-нибудь общее?