Воля цвета крови

Так оно все и случилось. Когда Барон поравнялся с прилавком, за которым мужчина в брезентовом плаще с капюшоном торговал гвоздями, шурупами, скобами, навесами, замками, оконными задвижками и прочим ходовым товаром, нужным в домашнем обиходе, то приостановился и высморкался в вышитый платочек. Оперативники торговца Антона заприметили, и когда Барон скрылся из виду (за ним в нескольких шагах шел подполковник Фризин), взяли Антона под белы рученьки и, несмотря на его протесты, повели к выходу из Колхозного рынка.

Когда ехали обратно, Фризин спросил Барона:

– А что ты сдал-то этого Антона? У вашей братии вроде не принято корешей сдавать…

– Ну какой же он мне кореш, – даже как-то слегка обиделся на подполковника Иосиф Францевич. – Бродяга я по жизни! И он мне никто и звать его никак. К тому же еще и барыжничает втихую. А сдать ментам барыгу или грубого фрайера[41] воровской закон не препятствует…

Бумаги Абрам Борисович оформил на Барона согласно договоренности. И разошлись они если не довольные друг другом, то зла друг на друга не держа. А вот посредник Антон – тот признательных показаний не дал. И на вопросы сначала подполковника Фризина, а затем майора Щелкунова и следователя Зинаиды Кац, касавшихся изготовления фальшивых документов, отвечал однотипно:

– Нет. Нет. Нет…

Ничего не добившись, Антона Павличенко – такая у него оказалась фамилия – закрыли в камере предварительного содержания «для выяснения» личности. У сотрудников городского Управления милиции было всего сорок восемь часов, чтобы либо найти улики, изобличающие посредника, и получить у прокурора санкцию о взятии Антона Павличенко под стражу, либо освободить его, принеся извинения.

Проверяли Павличенко едва ли не под микроскопом. Оказался чист, мать его. Ни в чем противозаконном не замешан, в меру пьющий и даже не курящий. Проживает в частном секторе по улице Озерной в Адмиралтейской слободе, и соседи о нем отзываются вполне положительно.

Решили зайти с другой стороны – потихоньку сняли пальчики для проведения дактилоскопии. Как-то на допросе он попросил попить воды, попить ему принесли, а после окончания допроса, когда его увели, стакан с отпечатками пальцев отнесли эксперту-криминалисту. Часов девять от него не было ни слуху, ни духу. И вот когда до истечения сорокавосьмичасового срока оставалось всего-то часа полтора, эксперт выдал заключение. Оказалось, что отпечатки пальцев принадлежат Башкирову Марату Ильясовичу, находящемуся в розыске за дезертирство с фронта с 1942 года. И хоть военных трибуналов уже не было и дезертиров не расстреливали, наказание все равно оставалось суровым. Ведь «трус и дезертир – хуже врага». Вот теперь Башкирова-Павличенко можно было брать под стражу и колоть…

На следующий день его привели к следователю Зинаиде Кац. К удивлению всех, дезертир стал давать признательные показания. Чего уж она такого ему наговорила, и что такого он от нее услышал, что стал исповедоваться во всех своих грехах – про то сама Зинаида Кац помалкивала, а спрашивать его самого не было резону. Это уже по завершении дела следователь отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством городского Управления МВД Зинаида Кац поведала, что припугнула Башкирова тем, что передаст его дело в МГБ. Дескать, делами дезертиров занимается республиканское Министерство государственной безопасности, в которое переданы органы контрразведки из армии и флота, занимающиеся выявлением изменников Родины и дезертиров.

– А они рассусоливать с тобой не станут, – кольнула взглядом дезертира следователь Кац и поддала жути: – Поставят тебя к стенке – и привет…

И Башкиров-Павличенко раскололся, как гнилой орех: назвал кое-каких людей, причастных к изготовлению фальшивых документов, и даже место подпольной типографии – подвал одного из жилых домов на улочке недалеко от кремлевских стен близ Банного озера.

* * *

Типография, зачинателем которой являлся Пижон, давно уже работала автономно. Ее руководитель отстегивал «учредителю предприятия» кое-какие деньжата, весьма неплохие даже по сравнению с профессорским окладом, поэтому в типографские дела Пижон не вмешивался и уж тем более процессом не руководил – у него хватало и своих дел.

Нагрянули в подпольную типографию в середине дня. Тихонько, без помпы, чтобы не переполошить жителей дома, в подвале которого была оборудована типография. И с надеждой, чтобы все сотрудники производства находились на своих местах. Так оно и оказалось: два человека работали на станках, один готовил краску и четвертый сотрудник, он же руководитель всего процесса, сидел в своей каморке и что-то писал в тетради. Это был Феофан Филиппович Карпухин, уроженец Казани, пятидесяти пяти лет.

В каморке нашлось много прелюбопытного, в том числе около сотни поддельных бланков самых различных документов весьма высокого качества, дожидающихся своих владельцев. А еще имелись и настоящие документы на настоящей бумаге. Такой настоящий паспорт, к примеру, имелся у посредника-дезертира, которого сдал Барон.