Воля вольная

— Правильно Студент говорит, — быстро трещал Поваренок, разливая водку и побаиваясь этого студентова настроения, — все лето на этой икре пластались и теперь что? Что дети жрать будут? Сначала они запретили ловить рыбу нормальным путем... ты понимаешь?! Мы тут живем и не можем ловить рыбу! Это же сразу ясно было, что все станут мышковать втихую. Так? И тогда или нас турьма закрывают, или мы на них пашем! Это же специально все сделано!

— Ну ладно, — раздались голоса, — чего уж ты...

— А чего?! Они же главные тут коммерсанты. Где, какая драка, ножи, туда-сюда... — ни одной фуражки не увидишь, а где бабки — тут как тут! И уже везде так, спроси у Москвича. На материке оно всегда так было, а у нас не было, а сейчас?! В детском саду спроси, сколько папа ментам платит, скажут! Они еще говорить не умеют, а знают, что ментам надо платить! Что делать-то, Леша? — обратился Поваренок к Шумакову. — Умник ты наш... Ты там с ними вась-вась...

— Да иди ты... я сам, что ли... я, что ли, это придумал? — Шумаков отвернулся угрюмо. — Мне, сука, нравится платить, да? Я с главой разговаривал, он тоже не знает, что с ментами делать... Говорит, залупился раз, так сразу к его бабе в магазин пришли и изъяли все просроченное...

— Поэтому и не знает, что у самого рыло в пуху, с таким только к ментам соваться... — угрюмо добавил Студент. — Его когда выбирали, он беднее Поваренка был, а сейчас! В дверь не пролезает...

Все замолчали, слышно было, как кипит вода у Верки, как она протирает стаканы и тихо ставит их на поднос. И тишина эта означала, что никто не знал, что делать.

7

Александр Михайлович Тихий сидел за столом один в своей квартире. В доме холодно, форточка настежь в сереющем уже окне. Перед ним стояли две открытые консервные банки, тарелка с пованивающей квашеной капустой и ополовиненная бутылка водки. Другая, пустая уже валялась за ножкой стола. Подполковник тяжело скрипел стулом и временами вздыхал. Вернувшись со службы, перед тем, как идти к Маше, Тихий решил выпить. И вот второй час уже пил и никак не пьянел. Жалел, что бросил курить.

По своему характеру он плюнул бы на это дело, замял и уехал бы, но в области уже знали, и человека надо было представить. Живым, а лучше трупом — за оказание сопротивления. «Это надо сделать кровь из носу, ты что, не врубаешься!.. — орал из области зам по оперативной, которому, видно, самому здорово досталось.

Александру Михалычу и так все ясно было — его место из-за беглого Кобяка падало в цене и могло быть отдано только кому-то местному. Интересно, Семихватскому с Гнидюком предлагали? А может, и обоим для конкуренции, — размышлял Александр Михалыч, подливая себе водки. Стаж, мозги, заслуги, а еще лучше дырки в шкуре — все это неплохо было иметь, но бабки — обязательно. Деньги постепенно возвращались, ясное дело.

Все это было, может, и не очень приятно, но уже привычно — не первый год существовало. Даже и стесняться перестали друг перед другом, хотя лишний раз, конечно, не обсуждали. Тихий никогда особенно и не задумывался об этом, а теперь вот думал. Деньги у него были в области в банке, а большая часть в контейнере из-под икры лежала в надежном месте. Точнее, в двух контейнерах, в разных местах. Можно было написать заявление, уволиться и перевернуть эту страницу своей жизни. Уехать на юг куда-нибудь, домик купить у моря. Тихий любил ездить на юг, но мечты совсем уехать туда, где всегда тепло, у него не было. Он родился в этих краях и любил их. Речки, полные рыбой, охоту вольную и даже долгую темную зиму. Не хотел он на юг, а получалось, что надо.

Не было бы Маши, которая вчера вернулась с прииска и, конечно, обо всем знала, он, может, так не дергался... На столе перед Тихим лежала все та же коробочка, что не доехала до прииска. Открыл ее, посмотрел, как блестит маленький дорогой камешек, схваченный золотыми коготками. Даже зубами заскрипел.

Этот Кобяк, поганец, пустившись в бега, поставил на попа всю жизнь, — давил челюсти Тихий. Еще два дня назад, в этой же квартире, он мылся утром, собираясь за Машей, напевал что-то и думал, как они соберутся с ней и поедут, как муж и жена. Вдвоем в одном купе. У бабы и так жизнь не сложилась — сначала терпела мужика-алкаша, потом одна жила, такая красивая баба и одна. Умная, спокойная, и теперь вот... Она уже второй раз звонила, ждала его, а он все не мог встать со стула.

Как почти всякий русский мужик в таких ситуациях, Тихий был тяжеловат на мозги. Что-то в нем побулькивало, что-то даже вроде и назревало, но никакого окончательного решения не приходило. И водка, иной раз добавлявшая прыти, теперь никак не помогала. Слишком многое сошлось в один узел.