Волк. Юность.

Захожу — внутри тихо, хотя вижу, что не один. Стоит гробовая тишина. Отстёгиваю застёжки лат, аккуратно ставлю их на специальную полку. Из — за ширмы высовывается головка Льян в берете:

— Сьере граф?

…Ого! Начинает воспринимать фиорийские порядки, молодец!..

— Да, я. Где Аами?

Следом появляется малышка-саури, смотрит на меня испуганно.

— Ты чего, дочка?

Она лепечет на саурийском наречии:

— Папа Атти, а ты не будешь наказывать Каан?

— За что?!

Мягко сказать, что я удивлён…

— Но тушурцы убили много ваших…

Я опускаюсь за стол, потом негромко отвечаю девочке:

— А скольких из них убила Каан?

— Ни одного! Она со мной была всё время!

Выпаливает торопливо Аами.

— Так за что мне её наказывать? Пусть лучше подаст воды. Мне умыться надо…

Тушурка выходит из — за ширмы. В глазах — дикий ужас. Она действительно боится меня, словно саму смерть. И зря. Мухи — отдельно. Котлеты, соответственно — отдельно. Она ни в чём не виновата. Так что мне теперь, срывать на ней своё бессилие? Не настолько я низко пал…

— Принеси мне воды, надо умыться. Льян, спрячьтесь пока. Нечего тебе раньше времени на мужчину смотреть.

Та заливается краской и исчезает снова за ширмой, утаскивая за собой Аами. Каан стоит неподвижно.

— Ты чего? Давай воду, и побыстрее!

Как раз раскрывается полог, и в облаке пара появляется дежурный, затаскивая ведро горячей воды. Холодная в шатре находится постоянно. Отдаёт честь, выходит.

— Да шевелись ты, бестолковка!

Не хочу её ругать, но это единственное, что может вывести её из ступора, в который тушурка впала. Спохватывается, бежит к ведру, берёт его и тащит к скамеечке, на которой стоят другие вёдра. Начинает смешивать в пустом до нормальной температуры, а я пока стаскиваю с себя поддоспешник, а затем верхнюю и нижнюю рубашки, оставаясь голым по торс.

— Готово, госпо… Ах!

Она роняет ковшик себе на ноги. Пищит от боли. Хотя откуда ей взяться? Ковш очень лёгкий, из бересты. Глаза Каан становятся круглыми. Чего это она? Только тут соображаю, что до сегодняшнего дня она меня раздетым не видела. Рявкаю:

— Давай воду, и полотенце не забудь, дурёха!

Подхожу к лохани, наклоняюсь. Через мгновение тоненькая струйка приятно тёплой воды льётся мне на спину. Эх! Сейчас бы баньку… Но что толку мечтать? Ничего. Самое большее — две недели. Кыхт падёт, и мы отправимся домой. А там — полтора месяца, и Парда, а ещё — Ооли… Отфыркиваясь, умываюсь, потом забираю у женщины полотенце, растираюсь докрасна. Иду к своему сундуку. Достаю оттуда свежую рубашку, одеваю на себя. Грязную бросаю Каан:

— Постираешь.

Она молча сгребает её в охапку, кланяется. Мол, поняла.

— Сьере граф, обед принесли!

Слышится снаружи.

— Давай.

Прохожу снова к столу, усаживаюсь. Заходит дневальный с большим подносом, который полнёхонек. Каан так и стоит, держа рубашку в руках. Киваю ей:

— Свободна.

Потом оборачиваюсь к ширме:

— Аами, хочешь покушать вместе с папой?

Тушурка торопливо переводит, и сияющая девчушка появляется из — за ширмы. Следом — Льян. При виде моего стола, сглатывает невольную слюну:

— Можешь сходить на кухню, поесть. У тебя два часа. Только не опаздывай.

— Да, сьере граф!

Вытягивается по стойке смирно, бьёт себя кулаком в грудь, затем убегает. Остаёмся втроём, я, Аами, и Каан. Дежурный, поставив еду на стол, удалился вслед за Льян. Усаживаю дочку за стол, на её стульчик. Мои ребята сделали специально для неё, высокий. Чтобы было удобно есть. Затем снова смотрю на Каан. Та стоит неподвижно.

— Чего застыла столбом? Положи пока одежду и садись есть. Я тебя ни в чём не виню. И в смерти моих друзей ты не виновата. Так что давай…

Показываю ей на свободный стул. Она колеблется. Но моё лицо становится злым, и тушурка торопливо присаживается, аккуратно положив пропотевшую рубашку на крышку сундука. Это не сиюминутная прихоть. Когда Каан пришла в мой шатёр, я сразу стал сажать её за стол вместе со мной и маленькой саури. Она ведь сейчас дочери вместо матери. Так что можно позволить и такую вот вольность… Правда, потом, естественно, это я вряд ли разрешу… Но пока — пусть помогает малышке есть. Молча стучим ложками. Аами жмурится от удовольствия — девочка ещё не привыкла к обильной армейской кухне. Готовят же у меня в отряде просто замечательно! Во всяком случае, я хоть и не особо избалован, но ем всегда с удовольствием, и разницы между тем, что подавали на стол в замке, и тут особой не вижу. Ассортимент, может, поменьше, но всё вкусно и сытно. А саури, после стольких лет недоедания, впервые ест досыта и спит спокойно. Больше её не станут шпынять за непохожесть на других людей, что окружают её, и никогда девочка не ляжет спать голодной…